Октябрь, который ноябрь

…- Вон они, твои железяки. Ишь выстроились, — входя в следующий зал, осудила Лоуд. — Между прочим, настоящие шпионы не унижаются до размахивания всякой острообразной тяжестью и антисанитарного употевания в доспехах. Если нужно — ткнул ножичком под лопатку, и клиент доволен, и ты достоинство сохраняешь.

— Я на полставки шпионка. А так, просто военный человек и немного леди, — оправдалась Катрин.

— И чего хорошего? Бегаете все взмыленные: дым, лязг, кишки по веткам. Неаккуратная профессия. Вот — даже здесь — самый вонючий зал. Керосином так и прет. Я бы этот военный хлам вынесла в отдельную загородную экспозицию и оградила от несовершеннолетних, — Лоуд обвиняющее указала в сторону двух ближайших стальных фигур. — Поставят вот такого ющеца в культурном месте, а он, может, пожароопасный!

Катрин пожала плечами — Рыцарский зал на то, что помнилось, вообще не походил. Знаменитых конных рыцарей не видно, все как-то мелочно: доспехи, щиты на стенах, несимметрично сбитые в кучки витрины с мечами и клевцами. Но керосином действительно ощутимо пованивало. Чистят им латы, что ли? Странно. И сами манекены странноватые. Этот вот, в миланской кирасе с огромным напузником и странных обвислых портках, он кого изображает? Вольный итальянский крестьянин-партизан, обзаведшийся трофейным железом?

Рука шпионки бессознательно скользнула к рукоятке маузера, но было поздно. «Миланский крестьянин» резко шагнул к стоящей спиной профессору, мгновенно прижал нож к горлу Лоуд, другой рукой приставил к голове пленницы ствол отнюдь не итальянского револьвера банальной системы «нагана». Явно взведенный…

Это было немыслимо. Катрин и с закрытыми глазами могла бы почувствовать присутствие в помещение чужого человека. Или дарка. Опыт, годами наработанное чувство опасности… Но мгновение назад зал казался абсолютно безопасным. Ладно, человек всегда может ошибиться. Но как Лоуд лоханулась?!

— Однако! Два века живи, век учись, — сдавленно сказала профессор, прижатая к стальному нагруднику. — Говорила же — самый дрянной зал!

Зал был не только дрянным, но и чересчур обитаемым. Катрин уронила трость и держала на прицеле маузеров появляющиеся из углов фигуры. Еще трое… шестеро. Оружие держат наизготовку — даже в темноте можно угадать винтовки-трехлинейки.

Катрин рискнула бы — можно снять двоих ближайших, одновременно нырнуть за витрину. Темнота поможет да и удовлетворительную скорострельность маузеров не будем отбрасывать. Но Лоуд… Завалить этого наглого «миланца» ничего не стоит — он лишь частично прикрыт не очень высокой товарищ Островитянской. Но револьвер — механизма простая и бездушная, пружина спуска легко сработает в дрогнувшей, пусть и уже мертвой, лапе. Голова у профессора умная, многоликая, но вполне пулепробиваемая…

— Тифина! — предупредил один из керосиновых призраков. — Леди Катарина, нам лучфе спокойно погофорить. Мы фас ждали здесь, у арсенальный залы и не офиблись. Профу минутку фнимания!

Он. «Иванов». Манера говорить характерная и описание соответствует: невысок, залысины. На боку в кожаной сумке весит какая-то хрень, вроде увесистого цилиндра противогаза. Запасливый какой, вот об этом не упоминали. В остальном все совпадает. Ганн говорил про акцент, не умея идентифицировать оный — псевдо-коммунист и сам наполовину англоязычен, как все детишки Сети, да еще нарочито свою речь замусоривает. А гражданин «Иванов» у нас явно из немцев, видимо, баварец. Спасибо нашим знакомым переводчикам, пусть поверхностно, но насчет диалектов просветили.

— Отпускаем женщину, потом разговариваем, — резко предложила Катрин.

— Не гофячитесь. Эфто не женфина, а тофарищ Остроффитянская. И лишь ее прифутсвие позфоляет нам гофорить, но не стрефлять. Очень скорофалительно стрефлять, — подчеркнул свою мысль Иванов. — Оруфие мы фсе опускаем. Кроме фот того рефольвера. Пусть подстарфует от фашей меткой руфи. Мы с фами хорофо знаем, фто фрау Остроффитянская — персона, фесьма ценная русской рефолюции и лично фам.

Изъяснялся герр Иванов на смехотворнейшем русском, но мысли свои доводил до собеседника исчерпывающе. Пистолет он, кстати, действительно опустил, темные фигуры между витрин, тоже отвели стволы винтовок.

Значит, переговоры. Катрин тоже опустила «маузеры».

— Благорафумно, — одобрил худосочный Иванофф. — Перейду к фути дела. Тофарищ Остроффитянская имеет представлять рукофодящий роль в данной рефолюционной дейстфительности. Фы, как коммунистка и болфивичка, отлично это понифаете. Фариант прост: фаши услуги в обмен на физнь и безофасноть министра!

— С какой стати я вдруг «министр»?! — придушенно возмутилась товарищ Островитянская. — Не будет у нас этого опозоренного историей звания! Требую в переговорах меня именовать «исполняющая обязанности народного комиссара»!

— Как уфодно, — не стал возражать Иванофф. — Не о фас речь. Я обращаюсь фот к этой белокурой фударыне.

Он демонстративно повернулся к вооруженной собеседнице:

— Суть предложения фам ясна, фрау Катарина?