Октябрь, который ноябрь

«Лорин» остановился на подъезде к арке, оператор взял общую панораму, машина тихо двинулась ближе к проезду.

— Медленнее, Коля, медленнее! — умолял Ветров.

Извне к площади приближалась черная волна. Броневики, автомобили и вооруженные до зубов люди, издали казались единой массой. Флаги на броне и в руках лишь изредка попадая в полосы света, озарялись багряно-алым. Дракон социалистического восстания подползал к Дворцовой, по его мощному телу пробегала дрожь отблесков щетины штыков.

Камеры Катрин больше не слышала. И вообще ничего не слышала. Стало вдруг еще страшнее: черный единый организм заполнил короткий туннель арки, вот сейчас рухнут высокие и легкие распахнутые ворота, хлынет новая революция на площадь, и задробят по ней пулеметы с крыш и окон, ударит в упор картечь. И пройдет поредевший 1-й Отдельный Красногвардейский дозорно-штурмовой по телам и крови, ударит «в штыки»…

Авангард революционного полка чуть притормозил перед имперским изяществом кованых ворот. Легкая фигурка прыгнула с крыши автомобиля на витиеватую решетку имперских ворот, не забывая изящно поддерживать юбку, вскарабкалась повыше.

— Товарищи! Вот она — цитадель старого прогнившего мира! Рвануть бы их всех разом! — товарищ Островитянская взмахнула бутылочной гранатой. — Но мы с вами не в убогое царское время вступаем. Нет, и не будет у нас привычки всех разом давить к ногтю и заставлять кровью харкать. Они нашу силу и так видят. А бомбы прибережем на самый крайний случай!

О, неброское чудо радио-микрофона! Четкий звонкий голос слышал и весь 1-й Красногвардейский дозорно-штурмовой, и, наверняка, слышала вся площадь. И то, что голос прозвучал женский, играло свою роль, и каждый оттенок интонации сейчас имел значение.

— Какой типаж! — едва слышно в унисон застонали киношники.

Спрыгнувшую Лоуд поймали на крыше штабного автомобиля, авангард красногвардейцев начал вступать на площадь, донеслась команда. И роты 1-го дозорно-штурмового подали свой пролетарский голос.

— Заводы вставайте^[45]! — рявкнул басом неизвестный запевала.

— Шеренги смыкайтесь! — многоголосо откликнулась первая рота.

— На битву шагайте…

— Шагайте, шагайте…, — поддержала следующая рота…

Участвуя в обсуждении плана церемонии, Катрин полагала, что эта часть марша будет выглядеть крайне неудачно, если не сказать смехотворно. Ошиблась. Нужно было учитывать сложившуюся атмосферу.

Мороз шел по коже. Иррациональный страх представительницы, видимо, все же старого, реакционного, отчасти буржуазного, отчасти мещанского, мира. Инстинкт самосохранения хозяйки замка, сомнительной, но аристократки. И столкновение с со своей же гордостью. Гордостью за великолепную и страшную историю своей страны, за красную звезду на пилотке и красный флаг, что реял над твоей школой и страной в счастливом (все-таки и твоем, несомненно, и в твоем) детстве.

— Что-то я сегодня вся такая противоречивая, — прошептала Екатерина Мезина и утерла пылающее лицо.

Наступила тишина, Красная гвардия маршировала по площади, на нее смотрели силы старого мира, одеревеневшие от умолкших звуков устрашающего марша.

Количественно 1-й Отдельный Красногвардейский дозорно-штурмовой полк был примерно равен сводным силам защитников и сторонников Временного правительства. Несомненно, у «временных» имелись три батареи за баррикадами, пулеметы и резервы во дворце. У ВРК резервных сил за пределами площади было куда больше. Но это не имело особого значения. Здесь и сейчас превосходство Смольного выглядело неоспоримым. В такие моменты считают не головы и голоса, не политических и духовных лидеров, не военный опыт, но штыки. Стальные, четырехгранные, длиною почти в полметра. На переговорах эту психологическую особенность учли не все, и теперь Зимнему было страшно.

— А теперь, специально для их высокоблагородиев и ихних ударных подруг, — задорно выкрикнули из рядов красногвардейцев. Динамики главной автомашины идеологической борьбы проникновенно вздохнули:

— Как упоительны в России вечера
Любовь, шампанское, закаты, переулки
Ах, лето красное, забавы и прогулки^[46]…

Под этот немного неожиданный марш, 1-й дозорно-штурмовой выстроился напротив оппонентов. Броневики с демонстративно повернутыми назад пулеметными башенками заняли место на правом фланге. Броня боевых машин была украшена двумя белыми вертикальными опознавательными линиями — явление давешних «ничейных» броневиков и творимые ими безобразия были учтены. На бронетехнику «временных» известью были нанесены горизонтальные линии — кажется, представители ВРК и лично тов. Островитянская успели убедиться, что все выполнено согласно договоренностей. На прибывших с красногвардейцами грузовиках торопливо возились техники, но едва динамики вздохнули в последний раз о «порывах и объятьях», как все замерло.

— Начнем, пожалуй, граждане, — вроде бы негромко кашлянул Чудновский. — Процедура ждать не станет.