Октябрь, который ноябрь

Александр Федорович сморгнул — конечно, никакого Ульянова на балконе не было. И быть не могло! Усталость, галлюцинация, мираж…

— Нас упрекают, упре…

— Александр Федорович, что с вами? — встревожено спросил председательствующий. — Может быть, воды?

— Да. Да, пожалуй.

Керенский принял поданный секретарем стакан. Вода оказалась отвратительно тепловатой. Оратор, с отвращением глотая, взглянул наверх, на тот крайний, опасный балкон. Никакого Ленина, естественно. Стоял там кто-то в военной форме, мирно курил папироску. Вот снял фуражку, огладил широкую, холеную бородку, глянул с неизмеримой печалью.

Разум отказывался верить. Пусть Ульянов, допустим, пусть… Но царь?! Мгновенно вспомнилась встреча со свергнутым самодержцем на Царскосельском вокзале, перед отъездом арестованных Романовых в ссылку. Где он сейчас, беглый Романов? По неопределенным донесениям разведки, где-то на Памире. Или вернулся в Петроград?! Нет, не может быть.

Николай Кровавый глянул с высоты балкона и с печальной торжественностью перекрестил оратора. Широкие благословляющие движения царской длани с зажатой между пальцев дымящейся папироской… Александр Федорович зажмурился.

В зале встревоженно задвигались.

— Вам нехорошо? — настойчиво спросил председательствующий. — Объявить перерыв?

Неужели они ничего не видят?! Проклятый балкон. Это все переутомление, это бесконечное чувство тревоги, ответственности за судьбу страны, боль за несчастную издерганную России.

— Никакого перерыва! — прохрипел Александр Федорович и решительно влил в себя остатки воды. — Я продолжаю. В тот час, когда мы стоим на пороге гибели государства…

— Стойкий, гадюка, — признала Лоуд, туша окурок о пол балкона. — Редкий случай в моей практике. Но мы его доконаем.

Шпионки пригнувшись, сидели за балюстрадой балкона.

— Политики они такие. Слушай, хорош уже представляться, — попросила, морщась, Катрин. — Кукольный театр какой-то.

— Куклы в секс-шопе. А так да, весь мир театр. Красоту убери, фуражку надень. Хорошая фуражка, между прочим, для тебя берегла. Шестнадцать целковых однако!

Катрин, страдая, сдернула косынку, натянула фуражку — оказалась в самый раз.

…- Мы непоколебимо уверены в скором падении шайки предателей…, - рвал правду оратор, а взгляд его неудержимо восходил вправо вверх — к бредовому балкону. Нет там никого, нет. Нужно взглянуть, убедиться, сконцентрироваться на речи…

Были. Оба. По-товарищески укрытые одним пледом, Ульянов-Ленин обвиняющее указывал на трибуну и что-то втолковывал бывшему монарху, тот, склонив голову и облокотившись о перила, согласно кивал фуражкой. Рядом с беседующими стояла бутылка шампанского с невыносимо яркой, пошлой наклейкой. Это заговор. Противоестественный, наглый, чудовищный заговор!

Глядя в глаза оратора со своей балконной вершины, вождь большевиков подмигнул и издевательским помахал-поприветствовал рукой, на кисти — неожиданно широкой, с весло размером — отчетливо мелькнул криво вытатуированный якорь.

В глазах Александра Федоровича потемнело…

— Врача, врача! — кричали внизу, у трибуны копошились люди, пытавшиеся поднять рухнувшего оратора.

— Это, гкстати, нас кличут, — Лоуд поспешно упихивала в саквояж реквизиторское одеяло. — Сестрица, вы бы оптимистичнее на мир смотрели. А то больной вас узрит, так ему вообще «моменто морэ» приглючится.

Бессознательную жертву перехватили уже на лестнице. Павшего на посту министра-председателя несли в два десятка рук.

— Ну куда вы таг, куда? — издали завопил л-эскулап. — Явный гипертонический гриз, а вы головой вперед. Ногами, ногами нужно. Кровь не скгущайте. В автомобиль и мою гклинику немедля! Сестра, дверь шире! Адъюгтант, в сторону! Растрясете, глупый вы человег.

На появление больного Колька-шофер и глазом не моргнул.

— Куда?

— Да в Зимний сначала кати, — л-врач спихнул с подножки адъютанта. — Вы, вашблогородь, во дворце догоните. Больному полотенгце, зубную щетгу, полис медстрахования взять надобно. В нашей гклинике с этим строго.

«Лорин» рванул по мостовой, следом бежали офицеры и парламентарии, что-то кричали.

— А ты откуда про карту медстраховки знаешь? — туповато поинтересовалась Катрин, вновь выведенная из равновесия бешеным аллюром хромоного-скачущих событий.

— Что ж я, вообще туповатое? — оскорбился л-доктор. — В научных целях проходил диспансеризацию и общее обследование. Вообще-то, меня больше УЗИ интересовало, но все равно в регистратуре всякими формальностями замучили. Бюрократы! Попозже расскажу. Вы, сестра, велите кучеру остановиться.

Катрин сообразила, что Колька видит незнакомого пожилого врача, что не совсем удобно.

Остановились, врач, ворча, отправился во тьму.

— Николай, у тебя вода есть? — спросила Катрин, с тревогой глядя на бледное лицо Керенского — тот лежал, откинувшись на спинку автомобильного дивана и в сознание приходить не спешил.

— А как же, — юный водитель пошарил под сиденьем и извлек чудовищного вида жестяную флягу. — Катерина Олеговна, а этот гражданин на кого-то похож. Особенно прической.