Октябрь

— Ну что ж, и там люди. Умывальник в сенях. Приведи себя в порядок после дороги. А затем, — Агнеса подвела его к шкафу, открыла дверцу, — вот здесь всё необходимое для того, чтобы ты превратился в воспитанника технического училища. Полная форма: блуза, брюки, фуражка, кожаный кушак. Сколько тебе лет?

— Да уж восемнадцатый.

— Не похоже. Но и это много.

Она достала из ящика стола узкий картонный коробочек.

— Знаком с этим инструментом? — Агнеса извлекла из коробочка золлингеновскую бритву. — Жаль расставаться с лихими усами, но ничего не поделаешь.

Когда превращение было закончено и Тимош вышел из комнаты Павла в полной форме, юный и свежий, Агнеса оглядела его с ног до головы и, кажется, осталась довольна.

— Шестнадцать лет. Ученик. Именно то, что требовалось. Ты не закончил училище, потому что нужно поддерживать семью. Приехал устраиваться на работу. Я расскажу тебе о Киеве всё, что ты должен знать, — она подошла к горке с книгами, взяла с полки альбом и передала Тимошу. — Вот здесь твои друзья, родные и знакомые. Запомни на всякий случай, — и снова внимательно взглянула на Тимоша.

— Красивый парень. Ты догадываешься об этом?

Тимош не ответил.

— Красота — это милость и торжество природы. Это замечательно, — проговорила она, усмехнувшись, — но это и очень хлопотливая милость. Прости, что я говорю банальные фразы. Но кто-то должен сказать тебе рано или поздно. Хуже, если придется убедиться самому. В мужчине мужества должно быть примерно в сто раз больше, чем красоты. Это необходимо для спокойной нормальной жизни, успешного труда, положения в обществе и политике.

— Зачем вы это говорите?

— По глупости. Женщины глупы, ты это уже заметил?

Тимош молча смотрел на нее.

— А теперь, в результате всего сказанного, нам придется заняться самоваром. Бабушка с самого утра в очереди за хлебом. У нас тут ужасно трудно, Тимош, спичек не достанешь. Бедная бабушка измучилась, — и пока разжигала самовар, она расспрашивала о Моторивке, о Матрене Даниловне, о связи с военным городком.

— Тебе придется проведать Матрену Даниловну, — проговорила Агнеса таким тоном, точно приказывала, — не побоишься появиться в Моторивке?

— Не понимаю, о чем вы говорите…

— Вот это хорошо. Через день поедешь. Только, разумеется, не в этом наряде, — подумав, она продолжала, — а что этот Мотора-гончар приличный человек?

— Да я его и не разглядел, темно было. Голос ничего, добрый.

— Ну, раз добрый, значит всё хорошо. — И вдруг почему-то спросила. — Книги читаешь?

— Какие книги?

— Ну, всякие. Пинкертона, например. Или политическую экономию?

— Читал.

— Что: Пинкертона или политическую экономию?

— И то и другое.

— Прекрасно. Разнообразие — залог широты кругозора. А еще что читал?

Тимош, как тогда, в памятный день встречи на реке, перечислил все прочитанные книги, кроме одной, бережно спрятанной в сердце.

— Про Спартака, Парижскую коммуну. Про разные виды Дарвина.

— Ну и как, разобрался в видах?

— А что ж тут разбираться. Все произошли от обезьяны.

— Ты, я вижу, вундеркинд.

— А что это такое?

— А это дитя, которое превосходно играет на барабане, не имеет представления ни о чем другом.

— Вы всё загадками, говорите.

— Я уже сказала: женщины глупы и хитры до невыносимости. Будь добр, отнеси самовар в комнату, на стол.

Разливая чай, Агнеса не прекращала расспросов, заставила, как на экзамене изложить всё, что знал Тимош о Парижской коммуне, о третьем сословии, о конвенте и вдруг спросила о социал-демократической партии, ее задачах и программе и о положении на их — шабалдасовском — заводе.

— Ну, тут ты разбираешься. Извини, пожалуйста, но меня крайне поразила твоя, не свойственная возрасту, наивность в некоторых вопросах. Не обижайся. Кроме всего прочего, я — как все женщины, — ужасно болтлива. Бери сахар. Не жди, чтобы тебе предлагали. Я нетерпелива. Ну, вот, теперь перед тобой полный портрет невесты твоего брата. Что ты скажешь обо мне Прасковье Даниловне?

— Скажу, что вы насмехаетесь надо мной, — отодвинул стакан Тимош.

— Нет, Тимош, я просто считаю, что из тебя может выйти очень толковый работник при соблюдении двух совершенно непременных условий. Во-первых, если этого ты сам добьешься и, во-вторых, если ты станешь регулярно брить усы. Без усов тебе гораздо лучше. Я бы сказала, что в таком виде ты более соответствуешь своему истинному возрасту.

— Ну, вот, я же говорил…

— Да, ты прав, — кроме всего, я злоязычна. Теперь еще ничего, но в детстве! В детстве я дралась с мальчишками. Итак, ты поедешь в Моторивку. Пройдешь через Моторивский лес таким образом, чтобы к ночи попасть в Глечики, повидаешь гончара, передашь Матрене Даниловне пожелания наилучшего здоровья, посоветуешь ей жить спокойно, тихо и благополучно до лучших времен. Узнаешь, как живут люди в военном городке. Это все, что нужно и можно передать через гончара. Есть ли у нее в семье кто-либо, с кем ты мог встречаться, не тревожа Матрену Даниловну?

— Есть?

— Кто?

— Наталка.

— Ага, Наталка. Сколько ей лет?

— Наверно шестнадцатый.

— Чудесный возраст. Самые лучшие мои воспоминания относятся именно к этим дням. Ты будешь встречаться с Наталкой.