Но, невзирая на достаточно убедительные доводы сторонников версии о вербовке Бормана советской разведкой, в признаниях генерал-майора абвера Р. Гелена можно найти немало спорных моментов. Например, он утверждал, что Борман был завербован Советами в 1921 году, когда состоял в так называемых фрайкорах – добровольческих корпусах, созданных в Германии в 1918-м для борьбы с революционным движением. Но эта дата не сходится с годом, указанным в официальной биографии Бормана, согласно которой, он был принят в один из добровольческих корпусов лишь в 1922 году. Между тем, расследуя историю агента Вертера, исследователи обращались за официальными комментариями к самому старшему сыну (из десяти детей) нациста – ныне покойному Мартину Борману-младшему, проживавшему в немецком городе Хердекке, рядом с Дортмундом. Этот человек, сын одного из самых важных нацистских преступников, а также крестник самого Адольфа Гитлера, долгое время прятался и скрывал свою фамилию, однако сменить ее отказался. Он стал священником и – уповая на милость Божию – всю свою жизнь молится об отпущении грехов отца. В сан священника его рукоположил Ватикан, где он признался, чьим сыном является. Когда Мартина Бормана-младшего спросили в одном из интервью, почему он, убежденный нацист, которого воспитывали в преклонении перед Гитлером, после войны решил так круто изменить свою жизнь и стать священником, он ответил: «1 мая 1945 года я ехал в колонне грузовиков СС – мою школу расформировали, и подростков перевозили на юг, чтобы включить в части фольксштурма. По радио передали новость о смерти Гитлера. Правда, никто не сказал, что он отравился, сообщали: фюрер умер в бою, как герой. Мир тогда для меня словно раскололся. С нами были сотрудники партийной канцелярии в Мюнхене – они зарядили парабеллум и передавали его по кругу: один из офицеров спокойно брал пистолет, приставлял к виску и стрелялся, после чего оружие поднимал его сосед – так покончили жизнь самоубийством восемь человек. Мой школьный друг упал ко мне в объятия, мы рыдали и решили убить друг друга, чтобы не попасть в руки русских, но офицер СС не дал нам оружие. Секретарь моего отца меня выругал за это желание и дал фальшивые документы на имя Мартина Бергмана – на плохой бумаге, с расплывчатым штампом и адресом, где была указана несуществующая улица в Мюнхене. Он сказал: „Исчезни, беги, куда хочешь“, – и я побежал, так как думал, что если меня поймают – повесят на первом же дереве: кто пожалеет сына второго человека в рейхе? Вскоре я оказался в горах Австрии – устал, вымотался и не мог бежать дальше. Меня приютила семья местного крестьянина, который думал, что я обычный мальчик, потерявший близких под бомбами. Тот крестьянин оказался очень верующим человеком, а религия у нас в семье была под запретом. По той причине, что отец не верил ни в кого, кроме Гитлера. Конечно, он был крещен, но это для него была лишь формальность – в доме даже распятие нигде не висело, отец отрицал религию в любом виде. По его приказу закрыли церковь в Оберзальцбурге, где мы жили. Один раз сестра, играя, надела на лоб повязку, на которой был христианский крест, и побежала к отцу, чтобы он ее обнял… Я никогда не видел его в такой ярости. Он закричал страшным голосом: „Немедленно сними это!“ – и показал на крест. То, что я стал священником, в его глазах было бы предательством, поэтому иногда я даже боялся, что он жив и знает, что я тоже ношу крест… Так вот, меня удивило, что в семье этого крестьянина молятся даже на ночь и перед едой. Они никогда не говорили, как любят Господа, но всегда старались жить по заповедям Священного Писания, и меня поражало, как они крепки в своей вере. И в один прекрасный день я сказал: „Я хочу больше узнать о Боге“. Крестьянин ответил: тогда иди в церковь. Я ходил каждое воскресенье – пешком за 15 километров. Дальнейшее произошло само собой. Я увидел фото в газетах – из концлагеря Берген-Бельзен. Штабеля трупов, в том числе и детей, газовые печи… Я пришел в ужас, я пытался убедить себя, что Гитлер и отец были не в курсе таких вещей. Но потом я узнал, что все это творилось по их приказам и с их ведома. И укрепился в желании стать священником, чтобы молиться за грехи моего отца и за тех, кто погиб из-за него. Всего за год жизни в этой деревне мой разум переменился полностью».