Тем временем близился день оглашения приговора. Геринг, как и многие другие, был приговорен к казни через повешение. Седьмого октября он в последний раз увиделся с Эммой. Во время этой встречи он произнес слова, на которые охранники не обратили должного внимания: «По крайней мере, ты можешь быть уверена в одном: им не удастся меня повесить».
Если раньше мученическая смерть казалась ему достойным завершением жизни и он, возможно, представлял себя перед расстрельной командой – непокоренного и величественного, то теперь все изменилось. В повешении не было ни тени романтики, к тому же этот вид казни считался позорным для военного. Вскоре стал известен и срок казни – час ночи 16 октября.
День перед казнью Герман Геринг провел довольно буднично. Он пообщался со священником, который, впрочем, не обнаружил у осужденного раскаяния, а потому отказался благословить и причастить его, затем прошел личный досмотр, лег в постель и занялся чтением. Около девяти часов вечера Геринг привел комнату в порядок, переоделся в пижаму и лег спать. Через полчаса Геринга навестил врач, чтобы дать ему снотворное. В 22.30, после смены караула, Геринг был еще жив – это подтвердил рядовой Джонсон. Но в 22.47 охранник заметил нечто странное: Геринг впал в странное оцепенение. Тут же был вызван доктор и пастор, но было поздно. Рейхсмаршалу удалось выскользнуть из рук палачей.
О том, что самоубийство было подготовлено заранее, свидетельствовало несколько фактов. Во-первых, несколько писем, зажатых в руке Геринга – написать их быстро не было возможности. Во-вторых, контейнер для ампулы с ядом, выполненный из пули (точно такой же контейнер со второй ампулой нашли в банке с кремом, следуя указаниям в одном из писем). Как бы то ни было, Геринг сумел блестяще провести последний спектакль в своей жизни, а эпилогом в нем служила ставшая известной фраза из его посмертного послания: «Фельдмаршалов не вешают».
Вместо эпилога
Личность Германа Геринга была настолько сложной и противоречивой, что даже поверхностного знакомства с его жизнью и характером достаточно, чтобы убедиться: если преемник Гитлера и посещал Липецк, он едва ли проявил бы интерес к девушке, которая могла предложить ему лишь красоту. Языковой барьер и беседы с помощью разговорника показались бы ему слишком примитивными.
Что касается писем к «Гере», подобное обращение вполне подходит сразу к двум мужским немецким именам – Герард или Герберт. Так что сохранившиеся в архивах письма от Надежды, скорее всего, были адресованы вовсе не блистательному рейхсмаршалу, а безвестному летчику, отправленному Герингом на смерть ради интересов Германии.
Мартин Борман: развенчание мифов
Легендарный и неизвестный
Рейхсляйтера, главу канцелярии нацистской партии, личного секретаря фюрера Мартина Бормана в нацистской Германии называли тенью за спиной Гитлера. И это не случайно – Борман был главным и незаменимым помощником фашистского вождя, его правой рукой и после бегства Рудольфа Гесса в Великобританию имел неограниченное влияние на фюрера. Он не создавал в Германии собственных империй, как Геринг, не произносил публичных речей, как Геббельс, не командовал армиями… но власть его была безгранична. Борман всегда находился рядом с фюрером, и никто не был осведомлен о планах Гитлера лучше него. Он не только обладал колоссальным влиянием на фюрера, но и определял его распорядок дня, а также переводил слова главного нациста на язык приказов и директив. Ни один руководитель, ни один документ не могли попасть к Гитлеру, минуя Бормана. Он вел все финансовые дела Гитлера и занимался огромным гитлеровским фондом. В окружении фюрера фигура Мартина Бормана, которого в верхушке Третьего рейха называли «серым кардиналом», у многих вызывала суеверный трепет. В книге «Мартин Борман. Неизвестный рейхсляйтер. 1936–1945» ее автор Джеймс Макговерн писал: «Борман всегда был нацистским лидером, личность которого была скрыта завесой тайны. Он работал в тени, пренебрегал публичным признанием и наградами. Но обладал колоссальной властью. Насколько реальной была эта власть, можно судить на основе мнений, выраженных другими нацистскими лидерами. Эти люди, которых боялись и которых ненавидели миллионы их жертв, боялись и ненавидели, в свою очередь, деятеля, фактически не известного никому, кроме них самих…»