Окно в природу-2002

Еще зимой мы с другом решили непременно побывать в калужских лесах и обязательно хотя бы с маленьким подарком — в память о всем, что можно прочесть у Тургенева. Я позвонил друзьям в Саранск и попросил помощи. Через три дня отозвался директор реставрационных мастерских Анатолий Яковлевич Митронькин: «Встречайте посылку. Отправляю с проводником поезда…» В посылке была кленовая доска с резьбою: «На этом месте стояла изба Хоря (рассказ Тургенева «Хорь и Калиныч») и деревня Хорёвка».

И вот маленькая наша экспедиция у костра в селе Ягодном обсуждает план действий. Директор заповедника «Калужские засеки» Сергей Федосеев и двое его работников показывают на карте путь до Хорёвки. Зимой в нужном месте приготовлен ими дубовый столб для доски. Но к этому месту надо еще добраться.

На «козлике» едем по июньскому буйству трав и молодого березняка. Едем «почти по компасу», без дороги. Трудно поверить, что дороги когда-то тут были. Было тут и несколько деревенек: Александровка, Красная Поляна, Бобровка, Петуховка, Хорёвка. Теперь даже следов не осталось. И с карт деревеньки исчезли. Траву не косят, и лес поглощает луга первым своим эшелоном — кустами ивняка и берез.

В какой-то момент наш «козлик» сдается — не может осилить древесный заслон, и дальше, проламываясь через заросли, идем мы пешком. Запахи лета источает низменный лес. Повсюду виднеются головки таволги, мать-и-мачехи, иван-чая. Оставляя за собой глубокий брод в травах, выходим к подернутому ряской, окруженному ольхами и березами пруду. Но это не пруд Хоря, это пожарный пруд деревни Хорёвка. Она появилась после отмены крепостного права рядом с усадьбой Хоря и прожила долго — последние два дома исчезли лет десять назад. Стояло тут сорок дворов, была школа, магазин был. Сейчас только остатки одичавших садов свидетельствуют: жили тут люди.

А за бывшей деревней — еще один пруд и опять одичавшие груши — остатки старых деревьев, возможно, помнивших самого Хоря (груша — дерево долговечное!), и молодая поросль, усеянная еще терпкими, кислыми плодиками.

Отдыхая, мы ползали по скрытым в траве бугоркам в поисках земляники, и опять вспомнился знаменитый рассказ. («Калиныч вошел в избу с пучком… земляники в руках, которую нарвал он для своего друга, Хоря… Я с изумлением поглядел на Калиныча: признаюсь, не ожидал таких нежностей от мужика».) Возможно, именно на этом бугре, бывшем когда-то поляной, рвал землянику Калиныч. А Хорь встречал его вот тут, у построек.

«Да, жили-были. И все быльём поросло…» Вон там, на заросшей протоке, стояла мельница, а тут, возможно, — сараи со скотиной и птицей. Тут же, рядом Тургенев охотился на тетеревов, тут проходил с ружьишком и Афанасий Фет. Все время стерло. Никакого следа. Вот только груши. Покопайся в земле, поди, найдешь какую-нибудь железку или медную пуговицу. Да где же копаться?

«Поклевав» земляники и побросав, забавляясь, камешки в пруд, ищем место, где поставить памятный столб. Решаем: ставить надо около растущей от старых корней молодой груши. Копаем яму, обнажая песок, слой крепкой глины, снова песок. В это же время в столбе делается пропил с пазухами для доски. Волнующий всех момент подъема столба и погружения его в землю…

Доска придает зарослям трав и остаткам старого сада что-то осмысленное. Среди захваченных с собой инструментов есть у нас и коса. Ее прихватили для редактора «Муравейника». Выраставший в деревне, мой друг любит косьбу и, куда бы мы ни приехали, ищет косу. Косит всегда с упоеньем. Но в этот раз особо старательно. Вокруг столба появляется как бы ухоженная площадка, окруженная стеною пахучих трав.

Попив водицы, рассаживаемся — запомнить волнующие сердце минуты. Рядом на стебле травы качается желтая трясогузка, кричит за прудом коростель, синеет за морем тронутой сушью травы недальний лес. Николай-Муравей, прислонив к столбу косу, рассказывает, что Хорь — это прозвище мужика Родиона Григорьевича Хорёва, что Хорь был умен и строг: внука, сбежавшего с воинской службы, связал и сам отдал власти. Вырастил Хорь с женою двенадцать «хорьков»-сыновей и одну дочку. Роясь, семейство с прибавленьем двух пришлых хозяйств образовало рядом с усадьбой Хорёвку.

Люди в этом глухом теперь месте бывают не часто. Ходил тут редкий в калужских лесах медведь, лакомился яблоками и грушами, да выследили его браконьеры.

«И последнее, что надо сказать, — закончил редактор журнала, — вся литература о русском крестьянстве началась отсюда, началась с рассказа «Хорь и Калиныч».

На прощанье фотографировались у столба. Потом посидели молча, наблюдая со стороны, как на столб уселась почистить перья беспечная трясогузка, как зацепилась за столб летящая паутинка…