Охра

– Ах ты еще и пьян, – Марина засучила рукава и пошла по длинному коридору бывшей коммуналки, как графиня, решившая наконец проведать крестьян, – Мама будет очень недовольна.

– Мне плевать на неё, на тебя и на весь ваш женский полк. Если я захочу, я не буду появляться дома.

– А жрать будешь воздух, – Марина хитро улыбалась в дверях кухни, – А носки твои ветер постирает.

– Повариха обойдется мне дешевле, чем вы.

– Да только она тебя обманет, змея воздушного. Леска оторвется – ать! И крылья твои, как пепел. По земле пепел рассыпется – цветы взойдут. Мы их тебе на могилу принесем.

– Несите, – поклонился летчик, – Все цветы мне несите, и тюльпаны, и розы, и гладиолусы. Лучше умереть, чем, как число Пи, умирать каждый день бесконечно, понемногу. Глупая сестра!

Летчик подбежал к Марине и начал танцевать твист. Она сопротивлялась, но потом сдалась и завертела ножкой.

– Глупая моя, беспечная сестра. Знаешь ли ты, что такое любовь?

– Глупый брат, все, кроме тебя, знают, что такое любовь.

Марина отпустила брата и ушла к плите.

– Эгэй, я слышу звук подбитых каблуков!, – вскрикнул летчик и подбежал к двери. Он упал на колени и склонил чело в грязному, ворсистому придверному коврику. Буйная голова его лежала меж ботинок, как гнилой кочан капусты. Тетя Софочка вошла в квартиру, придерживая зонтик с головой попугая.

– Maman!, – не унимался летчик.

– Что за мерзость тут творится?, – мать летчика сморщила нос, – К чему поклоны?

– Маман, я женюсь. Я верно женюсь!

– Он пьян, – качала головой Марина, – И целовался с Мэри.

Тетя Софочка всплеснула руками, упав на софу. Её маленькие ножки в капроновых носках хорошо подходили к капроновой сеточке на старомодной кичке.

– Марина, неси сигарет!, – рявкнула мать.

– Марина, юн сигарет, силь ву пле!, – навзрыд орал летчик.

– Дурак. Вот форменный дурак, зачем тебе дурочка эта из бара? Ну почему нельзя было выбрать институтку, что я тебе нашла?

– Проститутку!, – летчик взял из старинного буфета хрустальный бокал и разбил об лоб. На паркет упало три капли крови. Летчик взял другой бокал и поднес ко лбу. С полученной каплей он смешал бурбон из бара и выпил залпом.

– Дурак!

– Сама дура. Марина, где mon une сигарет?

Вечером семья играла в карты. Мама подыгрывала летчику, чтобы тот подобрел и раскаялся, но он проигрывал, как пьяница ежедневно проигрывает бутылке – его мысли были заняты упорством.

– Твой ход, – усмехнулась Марина. Она потушила сигарету и той же рукой потянулась встряхнуть котлеты на сковородке.

Летчик не отвечал. Мама тоже молчала. Напряжение, густое, танинное, висело в воздухе облаком весом в семьсот тонн. Его влажные пары ложились на лицо, становилось трудно дышать и хотелось прилечь на диван.

Старинные часы, доставшиеся в наследство от деда, правда, неизвестно, чьего, отбили восемь часов. Начиналась ночь – так влияла петербуржская темнота на интеллигенцию. Ночь продолжалась с пяти вечера или после первого бокала вина. Куриные котлеты истошно шкворчали, имитируя шум дождя. Взгрустнулось.

– ТВОЙ ХОД, – кричала весьма побитая чайка.

Летчик швырнул карты на стол.

– Зачем?

– Мы играем, – Марина вздернула бровь.

– Зачем ты хочешь меня окольцевать?, – обращался летчик к матери, – Птицы летают на юг туда-сюда, туда-сюда, зачем им чертовы кольца на лапках?

– Жениться должен каждый порядочный человек, особенно из хорошей семьи, – кивнула Софочка, как китайский болванчик.

– Тогда Мэри чем тебя не устраивает?

– Не ровня нам.

– Вот женюсь я – что дальше?, – никак не отставал лётчик.

– Деток заведешь, – устало ответила мать, прижимая ко лбу холодную тряпку.

– Чтобы они прожили такую же жизнь, что и я?

– Дети не проживают такую же жизнь. Иначе ты был бы очень несчастлив, дорогой, – Софочка встала, чтобы сварить в турке любимый кофе. Она выбрала из ряда чашек с пегасиками сколотую, а остальные убрала в шкаф.

– Я и так очень несчастлив. Вот смотри.

Летчик взял прямо со сковородки жирную куриную котлету и бросил на стол. Котлета проделала масляный след и остановилась, врезавшись в сахарницу.

– Это я.

– Я же старалась…, – расстроилась сестра. Летчик взял еще две котлеты и бросил на стол.

– А это – вы. В чем между нами разница?

– Ни в чем, – усмехнулась Софочка и закурила.

– Вот именно. А я хочу – вот так.

Летчик взял котлету и выкинул в окно.

– Дурак ты. Её ж теперь никто не съест.

– А вы заметили, как красиво она летела?

– Ой дурак, – качала головой Марина и с грустью смотрела на котлеты. Летчик вскочил и вышел с кухни в коридор. Он натянул ботинки и захлопнул дверь. Марина схватила со стола котлету и надкусила.

– Мам, – позвала Марина Софочку. Та стояла, задумчиво втянув скулы и живот.

– Да?, – эхом отозвалась Софочка.

– Он ведь врет нам. Знаю, что врет. Боится он Мэри, как огня. Она такая же, как мы – женщина из плоти и крови, котлета она, эта Мэри. Куриная.

Мэри подошла к окну и захлопнула ставни. В небе светила полная луна.