Охота на мудрецов. Неизданное

Можно, конечно, достать все, что есть в холодильнике и съесть, но это скучно. Тесто на лепешки я и с закрытыми глазами заведу, а пожарить их много ума не нужно. Смешиваю, как положено, сначала жидкие ингредиенты, а потом засыпаю муку. Солю всегда на глаз, но на белую горку вместо прозрачных кристаллов соли падают три щепотки смеси перцев, красной пылью разлетаясь по чашке. Тьер, надо же было перепутать. Верно говорят, что нет ничего опаснее для пищеварения, чем злой повар. Или пьяный, как в моем случае. Размешиваю тесто ложкой, рисуя цветные узоры. Плевать, пока не пожарю, не узнаю, съедобно или нет. Масло скворчит в сковородке, и от аромата жареной лепешки сводит пустой желудок. Цепляю пальцами раскаленный кругляш прямо из пузырящегося жира и откусываю. Нормально, даже интересно. Дэлии бы понравилось.

Думал, что готовка успокоит, но нет. Адреналин снова подскакивает, жара от плиты не чувствую, озноб бьет. В моем пустом доме теперь всегда будет зима. Инеем ляжет пыль на кожаные диваны, и паутиной, как изморозью, пауки заплетут углы. Так долго искал свою женщину и остался один. Головой в стену буду биться, не поможет. Позову назад – не вернется. Отомстила мне Вселенная за всех, кого в бездну отправил. Теперь сам рад там оказаться.

Публий

Запах жареных лепешек на весь особняк. Понятно, куда делся Наилий. Тру опухшие глаза и щурюсь на циферблат на стене. Первая половина дня, мало мы спали. От слабости шатает даже лежа, а от привкуса Шуи тошнит. Обещал Диане позвонить утром и проспал. Извелась там уже, наверное, сидит с листами в руках и ждет страшных предсказаний о моей смерти. Вешаю гибкую дужку гарнитуры на ухо и набираю номер с планшета.

– Публий! – выкрикивает она в трубку, а я морщусь от громкого голоса.

– Диана, я задержусь, – сравниваю в уме степень опьянения и оставшийся во фляге напиток, – до вечера. Не скучай, сходи в город погулять, карточка в кармане…

Но мудрец взволнованно перебивает:

– С тобой все в порядке? У тебя странный голос.

– Я пьян, милая, – говорю и чувствую, как улыбка растягивает губы, а голос становится ласковым, – мне чуть хуже, чем отлично. Я тоже соскучился с этими сменами, дежурствами бесконечными. Потерпи, я скоро вернусь.

Мудрец вздыхает, и я представляю, как запускает пальцы в кудри, пытаясь разделить тугие пружинки.

– Делай, что должен, – шепчет она, – а я буду ждать. Я люблю тебя, Публий.

– Я тоже тебя люблю, – эхом повторяю и молча слушаю короткие гудки.

Аромат жареного становится резче, оборачиваюсь и вижу Наилия с тарелкой в руках. Губы плотно сжаты, в глазах лихорадочный блеск, а вместо генеральской осанки – понуро опущенные плечи.

– Наилий?

– Уезжай домой, – глухо говорит он, – к любимой женщине. Не надо здесь со мной. Я давно не кадет, стреляться не буду.

Значит, все слышал, и гадай теперь, о чем подумал. Помню, как невыносимо было после трагедии с Флорой смотреть на влюбленные пары в парке, слышать их воркование, видеть, как целуются украдкой. Каждая чужая улыбка ножом резала по незаживающей ране. Напоминание о том, чего у тебя нет, и никогда больше не будет. Это не зависть, а боль.

– Куда я пьяный поеду? – пытаюсь отговориться, но генерал включает «полководца»:

– Я распоряжусь, тебя отвезут и машину к медцентру пригонят.

А он тут остальные комнаты разнесет? По дрожащим пальцам понятно, что ничего не прошло, и внутри по-прежнему клокочет, каким бы спокойным не выглядел. Проклятое интернатское воспитание. Мертвецы разговорчивее. Всю ночь из него слова тянул, как мог, а он о службе, да о службе.

– Наилий, я никуда не поеду, – отвечаю твердо, насколько позволяет заплетающийся от Шуи язык, – ты пить будешь? Садись, сейчас налью. Один собрался все эти лепешки есть?

Упрямее генерала разве что я и Рэм. Наилий наклоняет голову, а я, наоборот, сажусь и вытягиваю спину. Если решит силой вытолкать, будет ему несостоявшаяся драка. Для поединка мы оба слишком пьяны. Но с генералом и, правда, что-то не так. Никогда бы не узнал в этом тихом и раздавленном цзы’дарийце того майора Лара, что прилетел на равнину с горного материка. Зубами выгрызал свое генеральское звание. В спину летело издевательское «горный мальчик», а он всегда держал ее прямо. Неужели сейчас из-за женщины вот так? На самом деле влюбился?

– Уезжай, – тихо повторяет он, – я сам.

– Катись в бездну! Сам он, – дергаюсь и вскакиваю на ноги, едва удержав равновесие. В глазах темнеет, но я успеваю схватиться за тарелку с горячими лепешками. Боль от ожога разгоняет темноту в глазах.

– Садись! – приказываю, окончательно обнаглев. – Поедим и будем убираться. Давно мусор выносил и тряпкой махал, Ваше Превосходство?