Охота на мудрецов. Неизданное

Не могу больше говорить. Глотаю окончания слов вместе со слезами. Хороша утешительница. Будто на церемонию похорон зову, а не на прогулку. Дышать все сложнее, спазмом грудь давит, а Публий крепко меня обнимает. Всхлипываю, уткнувшись носом в пропахший медикаментами военный комбинезон. Не так хотела прощаться. Надеялась, что хватит сил, если не улыбаться, то хотя бы спину держать прямо, а готова разреветься. Поверила глупая в другую жизнь. Ту, где мужчину встречают вечером со службы, накрывают стол красивой скатертью и режут только что вынутый из печи пирог. Другие, а мне нельзя. Сама обрекла себя на такой диагноз. В моей голове рождаются болезненные видения и на запястьях когда-то темнели глубокие порезы. Психически неуравновешенна. Опасна для себя и окружающих.

– Диана, – зовет Публий и гладит по волосам, – почему ты не хочешь остаться со мной?

Озноб ползет по коже, заставляя вздрогнуть. Голос ломается, когда говорю:

– Разве я могу?

Тяну Публия за рукав и заглядываю в самую глубину дымчатых глаз. Светило вспыхивает над головой, заливая светом. Он течет по венам и дурманит, как Шуи. Иллюзии всегда слаще реальности. Ярче, живучее. Не хватит сил, чтобы сдержаться. Замираю и не дышу, касаясь пальцами щеки капитана:

– Я бы все за это отдала…

Тону в его объятиях, он обрушивается на меня лавиной, заполняя собой всю мою реальность.

– Не надо все, – шепчет над ухом, – просто останься.

Проводит пальцем по моим губам и отстраняется. У меня столько вопросов. Что придумать? Как соврать? А он вешает на ухо гарнитуру и жмет на кнопку вызова:

– Наилий, – тихо говорит в микрофон, – тебе ведь все равно, где прятать Поэтессу, почему не у меня?

Ответ генерала слышу из динамика гарнитуры неясным бормотанием. Слов не разобрать, но тон кажется спокойным. Хорошо ли это? Не угадаю и просто жду, что скажет Публий.

– Нет, меня все устраивает. Предсказания? Конечно, так же буду передавать, куда скажешь.

Страшно поверить, но я смотрю на довольного капитана, и чувствую, как расправляются плечи, а губы растягиваются в самой счастливой и невероятно глупой улыбке. Как девчонка, сжимаю руки на коленях и подпрыгиваю на месте.

– Спасибо, Наилий, – выдыхает капитан и прячет гарнитуру в карман.

Обнимаю Публия за шею и прижимаюсь щекой к щеке. Рада так, будто он из бездны меня достал. Вырвал из цепких когтей хищного и безжалостного врага.

– Тебе спасибо, – говорю и задыхаюсь от нежности, когда снова гладит по спине и легко целует в губы.

Больше слов сейчас не найду, как бы не хотелось. Только жмурюсь от удовольствия и согреваюсь в его руках.

– Гудок. Слышишь? – шепчет он. – Трамвай близко, идем.

Нужно вставать, а мне кажется, мы приросли друг к другу, как близнецы в утробе матери. Стыдно в моем возрасте быть настолько влюбленной. Первое чувство к сокурснику в академии меркнет и бледнеет, будто не было его. Краснею и смущаюсь, стоит капитану взять за руку и повести за собой через весь зал. Пола под ногами не чувствую, до сих пор боюсь, что это сон.

На пристани дует ветер с реки, над водой кружат белые птицы и, разрезая килем волны, в курчавых барашках пены плывет речной трамвай. Блики от воды рисуют мраморный узор на белом корпусе, длинные стекла крытой палубы тонированы черным. И только на корме небольшая площадка с сидениями у высоких перил ограждения.

– Никогда не была под навесом, – говорю Публию, – дальше кормы не уходила.

– Под навесом столы и диваны, – усмехается капитан, – там скучно.

Проходим через турникет, поднимаемся по трапу, и военврач уверенно тянет меня вдоль борта на корму. Посадка заканчивается, палуба вздрагивает, и я смотрю, как винты взбивают воду в белую пену. У Тарса особенный цвет – сине-зеленый. Говорят, на севере у истока изо льда нарезают кубы такого же оттенка, а потом строят ледяные города и крепости. А я нигде не была кроме столицы и того маленького городка, где работала отоларингологом.

Катер идет вниз по течению легко и весело, жемчужина речного вокзала уплывает от нас к линии горизонта. Публий обнимает меня за талию и говорит.

– Ты хорошо смотришься в маске и белом халате.

Смеюсь от неожиданности и смущения. Давно не слышала комплиментов, но от капитана почему-то особенно приятно.

– Спасибо, жаль я тебя не видела в белом. Всегда казалось, что форма больше идет мужчинам.

– Военная – да, – кивает он и становится серьезным. Чувствую, как напрягается, словно собираясь сообщить неприятную новость. – Ты помогла Торосу. Осмотрела, поставила диагноз, нашла нужный препарат и сделала укол. Быстро, я едва успел заметить его на камерах, входящим в процедурный кабинет, и добежать до вас. Не понимаю, почему поставила на себе крест, как на медике. Это твое призвание.

Не спорю, но и не соглашаюсь. Во мне поднимается жар от воспоминаний о том, кем была когда-то. Даже не наркотик, а часть меня, которую так и не смогла уничтожить.

– На мне крест поставили, – отвечаю капитану, – жирной чертой из строчек психиатрического диагноза…

– Его можно оспорить, – с нажимом говорит Публий, – вынести на медицинскую коллегию, потом подтвердить квалификацию…