Океан. Выпуск тринадцатый

Вечерело. Солнце клонилось к горизонту, и над океаном, островом, долиной и дюнами расплывался алый свет. Солнечные блики будто омывали тело деревянной женщины и наполняли его живым теплом. И лицо.. Оно жило, жило! Деревянная женщина глядела в океан и тянулась к нему руками, звала его к себе короткими, согнутыми пальцами, просила: «Забери меня, забери!»

Чертовщина. Еще немного, и  о н а  заговорит со мной. Я протянул руку и дотронулся до деревянной груди. И показалось мне, будто я уловил тяжелый и ровный стук деревянного сердца. Отдернув руку, я вернулся к Рике и сел рядом. Задымил трубкой. Голова слегка кружилась. Мне все время хотелось смотреть и смотреть на деревянную женщину, но усилием воли я не поворачивал голову.

— Вот сейчас будет самое главное. Самое страшное, — сказала Рика.

— Что еще сейчас будет, что? — Мой голос сел от табака, и я не спросил, а как-то просипел: — А не пора ли нам домой? Как-то там капитан Френсис?

— Да-да. Скоро мы пойдем домой. Но вначале ты должен увидеть  э т о. И услышать э т о.

Она зябко повела плечами. Я снял куртку, накинул ей на плечи и, обняв, прижал к себе. Рика замерла, притаилась, как замерзший воробей под стрехой. Все лицо ее было полно ожидания, а в глазах прыгали и переливались золотистые огоньки.

Слабый вздох пронесся над океаном Может, это ветер прошелестел в траве? Нет, ветер почти совсем стих, и волны уже не грохотали, а лишь вяло всплескивались — начавшийся отлив убил в них силу и ярость.

И снова вздох. Рика шевельнулась и повела глазами влево.

И я посмотрел влево. И увидел, как из волн поднимается ржавый корпус судна. Погнутые леера. Зазубренный железный борт, рыжий от ржавчины якорный клюз и в нем лохматая от водорослей и ракушечника якорная цепь.

Еще вздох Тяжкий, долгий.

— Траулер «Дженни Рей». Погиб в 1954 году, — сказала Рика. — Это он так вздыхает.

— Вода выливается из него, воздух врывается в нутро. А потом волны выжимают воду и…

— Траулер вздыхает, — упрямо повторила Рика. — А вот и труба парохода «Хаймбелл» показалась. О, этот сейчас застонет!

И я увидел толстую и короткую трубу. И обломок мачты. А потом — край рубки. Отлив был стремительным, на мелководье вода всегда быстро уходит от берега, и уходит далеко. И потопленный, разрушенный океаном и временем пароход как бы выплывал из волн. Резкий и протяжный звук разнесся над водой. Я вздрогнул и почувствовал, как Рика прижалась ко мне. Да, это напоминало стон! Не зверя, не человека — странный, жуткий стон растерзанного железного существа.

— «Джейсти Ловитт». Во-он, видишь? Бушприт задрала… — шептала Рика. — А правее — обломки корабля «Гардона», а рядом — мачты «Адельфии». А вот и «Гид» показался, а там, мористее, — рубка «Арга».

Океан отступал от берега, и из воды показывались черные с дырами иллюминаторов корпуса траулеров и пароходов и осклизлые, со сломанными мачтами и реями, с путаницей обвислых, заросших водорослями вант, корабли. Сколько их! Какую страшную жатву собрал тут океан!

Любой моряк знает, что каждый год в морях и океанах гибнут, а порой и пропадают без вести, не сообщив о своей судьбе ни единым сигналом, сотни больших и маленьких кораблей. Смертельная опасность ходит, а вернее, плывет за любым моряком в течение каждого рейса. Но как солдат, идущий в бой и знающий, что его могут убить, но верящий, что убьют-то не его, так и моряк верит, что хотя в морях и океанах гибнут многие и многие суда, а с ними и многие-многие моряки, но его-то траулер, его судно никогда не погибнет и что он — конкретный живой человек — будет всегда жив-здоров и обязательно вернется в родной порт. И шагнет с трапа, опьяненный сиянием глаз любимой, оглушенный ее жарким шепотом: «Родной, наконец-то! Я так ждала!»

Все это так. И я верил и верю в свою счастливую морскую судьбу, верю, что меня положат в землю, что моей могилой не будут черные океанские глубины. Но в этот момент при виде стольких погибших кораблей мной овладел страх. Сколько их! Когда-то красивых, стремительных, поющих вантами и гудящих парусами. Как ровно и уверенно погромыхивали живые, маслено посверкивающие, дышащие жаром в чреве этих разрушенных судовых корпусов машины. Моряки стояли на вахтах. Офицеры собирались в салонах, бренчали расстроенные пианино. Кто-то по ночам стоял на палубе под шлюпкой и любовался луной, купающейся в кильватерной струе…

— Больше не могу, — сказал я и поднялся. — Идем.

— Ты слышишь? Стонут. Они кричат, вздыхают, — сказала Рика. Она вцепилась мне в руку. — Ты только погляди, сколько погибших кораблей… Не ходи больше в море: теперь я буду думать и о тебе и беспокоиться… А мне и так тяжело!

— Идем, Рика!

— Подожди. Я тебе что-то скажу. Важное! — Она подняла искривленное гримасой лицо и выкрикнула: — Я все вспомнила!

— Что ты вспомнила?

— Ты мне раковину подарил, да? А я и раньше видела такую. А тут… И вдруг вспомнила: такую раковину мне привез с моря отец. И я вдруг увидела его. Он поднимается по лестнице, я бегу к нему, а у него в руке — раковина. А от раковины… И дом вспомнила. И маму… И дедушку, и брата.