Океан. Выпуск пятый

Профессиональный моряк через несколько недель после возвращения на берег начинает задыхаться от городского смога, его оглушает лязг трамваев, грохот грузовиков, для него становятся невыносимыми очереди в магазинах, толчея в автобусах. Особенно его тянет в море дождливой осенью или зябкой зимой, тянет туда, где всегда тепло, где почти не бывает штормов, где сейчас так ласково и щедро светит солнце. И ведь это так здорово — уйти из этого неуютного, удушливого, шумного города в середине осени и вернуться весной.

Но пройдет два месяца рейса, и моряк с щемящей остротой начинает ощущать нехватку земных впечатлений. По-человечески можно, конечно, понять, что он скучает по жене, детям, друзьям, но оказывается, это далеко не все: ему уже не хватает тех самых опротивевших городских звуков и запахов, от которых он так стремительно бежал, ему не хватает и пестрой, шумной толпы, и пения птиц, и русского холода. И когда моряк начинает тихой ненавистью ненавидеть этот безмятежно ласковый океан, словно преданный пес лижущий своими волнами борта судна, это вечно синее небо, это вечное лето — значит, рейс подходит к концу.

И встречающим, наверное, трудно понять и поверить, что даже унылое небо, покрытое свинцовыми тучами, моряку гораздо милее и дороже, чем ясный лазурный небосвод в тропиках; что серые мокрые от мороси здания выглядят неизмеримо прекраснее белоснежных вилл и небоскребов в заморских портах; что уткнувшие носы в теплые кашне их бледнолицые и озябшие земляки выглядят гораздо симпатичнее загорелых европейцев в шортах и гольфах, лениво прогуливающихся по набережной Ила Бич в Порт-Морсби на Новой Гвинее или разъезжающих на роскошных автомобилях по магистрали Куин Элизабет Драйв в фиджийской столице Сува.

Здравствуйте, хорошие мои! Я вернулся! Жизнь прекрасна и удивительна, но особенно хороша она, когда после долгой, невообразимо долгой разлуки человек возвращается домой, где тебя очень ждут!

ПЛЕЩЕТ МОРСКАЯ ВОЛНА

О. Глушкин «АНТЕЙ» УХОДИТ НА РАССВЕТЕ Рассказ

Капитан рыболовного траулера «Антей» Антон Петрович Москалев в погоне за косяком ушел в сторону и в отдалении от группы своих судов взял больше сорока тонн скумбрии. В это время, как назло, скис двигатель, и проклятый дрейф, в суматохе не учтенный молодым штурманом, снес траулер. Сели на банку. Дело это на промысле получило широкую огласку, и Москалев понял, что ему придется расстаться с морем. Как всякий капитан, он был сдержан и внешне спокоен.

А на берегу в управлении начальник отдела кадров сказал:

— Вам лучше уйти самому.

И в тридцать восемь лет капитан «Антея» начал иную, совсем незнакомую ему жизнь.

Ему помогли друзья. Москалев довольно быстро устроился в дипломном отделе порта. Правда, оклад ему дали до смешного маленький, равный окладу жены, преподавательницы истории в школе, которая нисколько не удивилась, когда он принес первую получку, и сказала:

— На берегу все живут так, Антон. Придется отказаться от некоторых привычек.

— Например? — не понял он.

— Например, от поездок на работу в такси.

Но что он мог поделать, если таксисты сами останавливали машину, завидев его. Москалев до сих пор не сменил фуражку с «крабом» на шляпу. И половина таксистов так или иначе знали, что он капитан, некоторые из них раньше плавали с ним, а другие, постарше, помнили его молодого.

Москалева удивляла суетливость начальника дипломного отдела. Ефимов весь день проводил в поисках потерянных бумаг. Причем в эти поиски включался весь отдел, и, захлестнутый общей сумятицей, Антон Петрович тоже рылся в многочисленных папках, и пальцы у него становились серыми от пыли. В конце дня вдруг выяснялось, что нужная бумага лежит на столе у Ефимова. Все успокаивались. Вспоминали, что уже половина шестого, убирали документы в столы, женщины вынимали пудреницы и маленькие зеркальца, а мужчины смотрели в окно, в предвкушении освежающего пива с балыком и футбольного матча по телевизору.

Стоял август, и днем конторские комнаты накалялись, Ефимов ежеминутно вытирал пот со лба большим клетчатым платком или уходил на весь день «к начальству». Когда он уходил, в отделе начинались шушуканья, анекдоты, разговоры по телефону, и никто уже не искал бумажек. Этот шорох, разговоры и безмятежность изредка нарушали посетители. Они входили робко, здоровались почтительно и в нерешительности останавливались у двери, теребя в руках форменные фуражки. При их появлении все смолкали и принимались резво писать что-нибудь или листать папки, и никто не поднимал голову от стола, а вошедший краснел, смущался и осторожно, почти шепотом, говорил:

— Скажите, пожалуйста, к кому обратиться?..

И так как ближе всех к двери сидела инспектор Лямина, то отвечать волей-неволей приходилось ей. И она, царственно повернув голову, говорила посетителю, как провинившемуся ученику:

— Вы грамотны? Надо читать объявления. Ясно написано: прием с трех.

— Извините, — тушевался посетитель и пятился к двери, извините, пожалуйста, я приду позже.