Океан. Выпуск пятый

Вечером Москалев рассказал жене о том, что произошло в отделе. Пятнадцать лет они были женаты, и из пятнадцати лет, если сложить дни стоянок и отпусков, едва ли набиралось года четыре, когда они были вместе. Рита уже свыклась с этим и притерпелась. Жена капитана! Ей завидовали подруги, соседи, все, кто думал, что женой капитана быть легко, что можно не заботиться о деньгах, покупать в валютном магазине любые вещи, жить в комнатах, увешанных коврами. Жена капитана! Ведь даже в порту, в дни прихода, когда большинство жен сразу уезжали домой со своими мужьями, где их ждали домашний ужин, радость встречи, которую полностью можно ощутить только вдвоем, Рита знала, что и сейчас ей надо ждать. Капитан не мог уйти первым, она сидела в его каюте, а он продолжал свою работу, и в эти часы она ненавидела портнадзор, санинспектора, пожарников, ремонтников, многочисленные комиссии управлений, которые со всех сторон наступали на Антона. И в первую ночь они оставались на судне, а утром, когда она еще спала, каюта опять наполнялась людьми, теперь уже говорили о выгрузке рыбы, спорили за место у причала, просили отпуска. И только к ночи они вырывались наконец домой. Все это было.

Теперь Рита долго пыталась успокоить его, убеждала, что он найдет общий язык с Ефимовым, что надо просто перетерпеть, чтобы втянуться в иной ритм и жить в согласии с собой, как и все.

Ковры смягчали голоса, причудливые раковины поглощали звуки, пыхтел никелированный чайник, и ветер раздувал паруса учебного судна «Товарищ» на картине, вставленной в золоченую раму.

Рита понимала, что Антон не может приспособиться к береговой жизни, что у него что-то не ладится и день ото дня все больше наваливается на него тоска по морю. Он и раньше не был особо разговорчив, а теперь за вечер иногда не произносил ни слова, ночью часто вставал, шелестел газетами, и она с тревогой прислушивалась к его шагам, к шипению чайника, к звяканью посуды. Иногда она выходила к нему, садилась рядом, он обнимал ее, говорил что-нибудь ласковое, но чувствовалось, что ему не уйти от своих дум.

Они теперь были все время вместе, было приятно засыпать на его руке, а открыв глаза, видеть его рядом. Она давно мечтала об этом, но надо было еще привыкнуть к тому, что встречи между рейсами должна заменить размеренная жизнь вместе, столь же опасная для любви, как и долгая разлука. И теперь, видя, как мучается и не находит себе места Антон, она тоже подолгу искала решения, рассчитывала, как сделать так, чтобы он, оставаясь работать на берегу, забыл хотя бы на время о своем море.

В воскресенье с утра они шли на вокзал. Так они, не сговариваясь, решили: в выходной день — обязательно на побережье. Стояла осень, и они — он, она и сын Сеня — бродили вдоль пустых пляжей, наблюдая, как накатываются волны на песок и высокие сосны клонятся под ветром. Вдали, почти у самого горизонта, выступал в море мыс, поросший низкорослыми соснами, и прямо у мыса высилась башенка маяка. Волны выплескивались к обрывистому уступу берега, обнажая корни деревьев, песок пляжа становился темным от воды. Немногочисленные отдыхающие из санатория «Якорь» бродили по дощатому настилу, спускавшемуся к самой кромке воды. Иногда шальная волна подступала совсем близко, билась под досками, врываясь в щели. Сидящие на скамейках поджимали ноги, вытирали лица платком или смахивали соленые брызги ладонью.

Антон Петрович подолгу стоял на линии прибоя, вода лизала его башмаки, надвигалась и снова отступала.

— Пойдем, простудишься. Смотри, все ноги мокрые. — Рита брала его под руку.

Они поднимались по крутой дощатой лестнице, над которой смыкались кроны деревьев. Москалев шел легко, и его можно было принять за молодого парня, курсанта мореходки — бритый затылок, прямая стать, распахнутая флотская шинель. Он был таким, когда они впервые встретились на паруснике «Товарищ». Молодая пионервожатая привела тогда свой отряд на знаменитый парусник, мальчишки разбежались по судну, исчезли за надстройками, скрылись в коридорах, в рубке. Она попыталась угнаться за всеми сразу и сама запуталась в снастях, в крутых переходах, в многочисленных палубах.

— Курсант Москалев, — приказал вахтенный штурман, — помогите вожатой собрать детей!

Ей было тогда восемнадцать лет. Желтые, переливающиеся на солнце волосы падали на зеленую спортивную куртку.

— Ох, — сказала она, — Эдик залез на мачту!

Москалев доставил Эдика вниз. Потом они спускались по узким трапам, собирая отряд. Крепкие загорелые ноги вожатой быстро перебирали ступени.

Вечером они долго бродили по набережной. Солнце спускалось в залив, сливалось с водой и красной полосой опоясывало бухту, перекрестья мачт, портовые краны и низкие здания пакгаузов. Потом забрели в парк. Здесь они обнаружили пустующий деревянный домик. Запах яблок, разбросанных вокруг дома, рамы окон без стекол, деревянная табуретка.

— Помнишь тот домик, и как мы все время боялись, что придет сторож? — спросила Рита, когда они поднялись наверх мимо маленьких, почти игрушечных дач.

— Странно, — сказал Москалев, — и я тоже сейчас подумал об этом.