Женщины пока не оценили по-достоинству открывшийся вид — ещё бы! Выше семи-восьми метров над Океаном никто из них ни разу не бывал! А тут — не меньше пятидесяти!..
Родной Океан лежал перед ними во всём первозданном великолепии: изумрудно-синяя равнина с мелкими барашками белой пены волн раскинулась до самого Горизонта. Было в этом зрелище что-то, от чего буквально перехватывало дыхание, и кружилась голова…
Гар накануне успел насладиться сполна новизной «земных» — вернее — «неземных»! — ощущений, женщины всё не могли наглядеться. Вспомнив себя ещё вчера (Господи! Да с тех пор прошла, кажется, Вечность!), Гар позволил им постоять, восклицая, и качая головами и всплёскивая руками…
Ну хватит.
В глубину Земли прошли легко — по гребню чего-то, похожего на гребень атолла, и полого ведущего от Океана кверху. Впрочем, поход много времени не занял: через полчаса добрались до пересечения с другим гребнем, с которого Земля открылась вся!
Конечно, её было не сравнить даже со встреченным ими гигантским Островом.
И по форме и по размерам она настолько отличалась от всего привычного, что Гар не сразу смог оценить реальные масштабы.
Наиболее подходящим сравнением, наверное, было бы — спина всплывшего и сразу передумавшего, изогнувшегося, чтобы погрузиться в пучину, Бомстера. Пики и неровности хребта действительно напоминали спинной гребень этого монстра. Остальные скалы и долины между ними немного напоминали рёбра… Поскольку по размерам сильно уступали главному хребту, и все примыкали к нему под тем или иным углом.
Но даже шкура Бомстера казалась приятней для взора! Здесь же преобладали чёрный, серый и тёмно-синий цвета. Непривычные, мертвенные. Женщины, ощущавшие негостеприимность Земли особенно остро, прижимались инстинктивно друг к другу, и даже ничего не говорили.
Уже одно это о многом сказало Гару.
Он постарался ободряюще взглянуть на своё Пламя, и вложил в голос столько бодрости, сколько смог наскрести:
— Страшно, да? И непривычно. Ничего: главное мы узнали! Здесь нет никого! Бояться н
После некоторого замешательства, Мария всё же высказала то, о чём они с Лайей уже успели пошептаться:
— Вождь! Нам всё равно страшно. Да, хорошо, что
— Да-а-а?!.. А что же?
— Здесь… Плохо пахнет. И земля… Она такая — жёсткая, острая! А ещё — она какая-то мёртвая. И по цвету — чёрная, словно давно сгнивший труп! Она как будто застыла навеки, и не дышит, и не шевелится — не то, что священная Тапа!..
Гару и самому не хватало привычных с детства: запахов воды, пальм, водорослей… Да даже — Жижи из Котла! И то, что скала под ногами не двигается, и
И вот — для жизни она им не подходит! Она холодна, недвижна и… Мертва!
Но для чего-то ведь она создана?! Господь не стал бы что-то делать
Лайя что-то спросила у Марии, указав рукой. Мария покачала головой — она видела куда хуже. Что делать: издержки возраста. Опыт растёт, зрение, слух и силы уходят… Гар сам посмотрел в указанном направлении. Протёр глаза. Посмотрел снова.
Чёрт!.. Что —
Оно отблёскивало на солнце, словно шкура высохшей летучей рыбы, и видно его стало только сейчас — когда солнце перевалило через хребет, и осветило одну из лощин.
Хм. А оно не маленькое! И какое-то странное… Слишком правильной формы. Такое, словно его изготовили люди — ну, как нож, или наконечник остроги… Гар заинтересовался.
До него не так далеко, вроде. Можно и сходить. Он приказал женщинам держаться сзади, отдал Майка жене, и снова взял копья. Вон: проход. Двинулись гуськом — женщины за ним.
Идти по скалам Гар почти привык, но не мог не отвлекаться от ходьбы из-за вскриков или стонов женщин, чьи нежные ступни плохо переносили острые кромки, и камни. Гар старался идти помедленней, и выбирал маршрут полегче. Поэтому шли куда дольше, он чем наметил. Впрочем, возможно долго шли из-за того, что он неверно оценил размеры
Добрались только за полтора часа.
Идти теперь было полегче: в долинах оказались не голые скалы, а груды из щебня. Правда, толку в нём Гар не увидел: он даже не был шершавым, как Точильные камни…
По мере приближения к штуковине Гар всё больше убеждался, что перед ними — какое-то искусственное сооружение. Всё больше полированной и гладкой поверхности становилось доступно его взору, и он начинал понимать — да, это —
Но кто же