Огонь неугасимый

— А вот случилось, товарищ директор. Зачем мне нужно обманывать вас? Я хоть и уборщица, а куриного мозгу мне кушать не приходилось еще[12], — сказала женщина обиженным голосом. — Если не верите, сами посмотрите. Весь цех туда потянулся, словно там ученого медведя показывают! Не сообразят того, что и без них муторно старому человеку.

Из инструментального вылетел Сулейман Уразметов в кепке козырьком назад.

— Привет, Сулейман-абзы! — поздоровался Гаязов. — Вижу, жаркий денек у вас сегодня… Даже кепку надел, как в мечети, козырьком назад.

— Га! — сверкнул черными глазами Сулейман. — Кабы дело было только в кепке, Зариф, спасибо сказал бы…

— Спокойнее, товарищ Уразметов, без крика… — прервал его Муртазин нарочно официальным «товарищ Уразметов». — Из-за чего расстроился?

С того памятного дня им еще не приходилось видеться. Молча смерили они друг друга взглядом.

— Расстроился!.. Ни черта не случится, если у Сулеймана и испортится малость настроение. А вот Матвея Яковлевича как до такого довели, — за это придется и с тебя спросить, товарищ зять. — Сулейман нарочно назвал так Хасана Шакировича. — И с вас, товарищ секретарь… Тоже перестали за делами замечать человека.

Где-то начали бить молотом по железу. Завизжал чей-то станок.

— Ничего не понимаю, Сулейман-абзы, объясни толком, — наклонился Гаязов к Сулейману, чтобы слышать, что тот говорит.

— Вон пусть зять растолкует.

Сулейман махнул рукой и зашагал прочь.

— Страдает старик дурной привычкой — побушевать… Не обращайте на него внимания, — сказал Муртазин и поспешил к станку Погорельцева. В таких вещах Муртазин тонкостей не признавал.

Матвей Яковлевич, опустив руки, растерянно стоял у своего станка. Завидев директора, он повернулся к нему спиной.

Муртазин побледнел, на какое-то мгновение его охватило чувство неловкости, но он тут же переломил себя, встал перед Погорельцевым и, положив старику на плечо свою тяжелую ладонь, вполголоса произнес:

— Прости, Яковлич… — И тут же добавил другим, снисходительным тоном: — Ерунда, не беспокойся… — И, переводя взгляд на Назирова, стал строго выговаривать: — Что это вы на весь цех шум подняли? Из-за пустяка народ собрали… Чтобы смеялись над стариком?..

Матвей Яковлевич, словно никого вокруг не было, взял новую деталь, зажал в патрон, стараясь прикрыть деланным спокойствием внутреннее смятение. Дружеское прикосновение Хасана, сдержанное мужское его «прости» растрогали старика, но прозвучавшая тут же следом покровительственная нотка причинила ему такую боль, что легче было бы, кажется, если бы его током ударило, и он, дернув плечом, повернулся к Муртазину.

— Я не новичок, товарищ директор, — сухо сказал он, — чтобы мне прощать подобные провинности… Меня за брак следует хлестче других стегать.

— Почему?..

Муртазин даже побагровел. Он сам не понимал, как сорвался у него с языка этот глупый вопрос.

— Потому что нет у меня на то никаких прав… Потому что… — Погорельцев махнул рукой и отвернулся.

6

Гаязов с Назировым стояли у станка парторга цеха Алеши Сидорина. Гаязов расспрашивал о причине брака. Неприятный инцидент с Матвеем Яковлевичем сильно обеспокоил его.

— Причина? Штурмовщина… — объяснил Назиров.

Он рассказал, что в первой декаде чугунных деталей в цех почти не поступает.

— Литейный цех виноват? — спросил Гаязов.

— Формально да, поскольку чугунные детали в литейном цехе отливаются. Но для того, чтобы их отлить, ведь материал нужен.

— А материалов не будет, пока не прогонят Зубкова, — закончил Сидорин, не отрывая глаз от станка.

В это время вверху над ними с шумом прошел кран. Гаязов, подняв голову, проследил глазами движение установки, висевшей на крюке крана, не прошел мимо его внимания и новый лозунг на барьере крана.

— Лозунги-то хороши, — сказал Назиров, заметив, куда направлен взгляд парторга. — Но вы лучше посмотрите вон в тот угол… — И он показал рукой на парня в зеленой гимнастерке. Тот стоял над душой у токаря, заканчивавшего деталь на станке. — Рабочий сборочного цеха… Ждет… Как только деталь будет готова, сам отнесет ее в ОТК… клеймить. А когда очень к спеху, и не клеймит, случается, лишь крикнет контролерам, чтобы отметили, что он взял ее у такого-то. Та же история произошла и с деталью Матвея Яковлевича. Унесли, он и недосмотрел когда, и, не показав контролеру, поставили на установку. Хорошо, кто-то заметил вовремя. А дошло бы до испытательного цеха, вся установка вышла бы из строя.

— И что вы думаете предпринять? — спросил Гаязов.

— Надо перестраивать цех, — убежденно ответил Назиров.

Сидорин добавил, что для обсуждения этого вопроса собирает партийное собрание. Но тут же высказал опасение, как бы Погорельцев не отказался после сегодняшнего инцидента от доклада.

— Думаешь, эта промашка может заставить его отказаться?

— Боюсь…

Гаязов покачал головой.

— Плохо ты еще, оказывается, знаешь наших старых рабочих, Алеша. Не легко ему, конечно, будет пересилить себя, но его закалка выдержит испытание и потруднее. Он не из тех, кто боится говорить народу горькую правду о себе.

Сидорин повеселел.

— Выходит, зря я в панику ударился?