— Я, товарищ директор, — сказал он, — никогда без запаса не езжу. Если скажу — всю свою жизнь, совру. Но все же немало лет вожу я директоров и до войны при этой должности был. Все директорские тонкости изучил. Право! Сосчитать бы директоров, прошедших через мои руки!.. Пробую иногда и всякий раз сбиваюсь, честное шоферское… — Василий Степанович плавно водил баранкой то вправо, то влево, а неторопливая, чуть воркующая речь его лилась себе и лилась. Рассеченная губа потешно подрагивала. — Только привыкнешь к характеру директора — глядишь, его уже переводят на новое место. Мироныч продержался дольше других… Я его как свои пять пальцев изучил. Он еще только рот откроет, а я уже, бывало, по глазам вижу, что ему требуется… — Шофер тихо засмеялся. — Вот вы спрашиваете, есть ли горючее в моей арбе… Бывало, возвращаемся откуда-нибудь с Миронычем, до завода уже каких-нибудь полквартала остается… Не успеет он, думается, чихнуть, как мы уже у ворот будем. Тут Мироныч тянет меня за рукав: «Василий Степанович, дорогой, совсем забыл, надо бы заехать туда-то…» — «Велика оказия, отвечаю, коли нужно, раз — и там будем». А про себя думаю: хорошо, как в пределах города… Мироныч частенько поворачивал прямиком на Юдино, а то и вовсе в Зеленодольск. Туда и обратно сто километров с гаком. Попробуй тут без запаса.
Муртазин молчал, похоже, и не слушал шофера. Но Василий Степанович, у которого, если в машине устанавливалось молчание, начинался зуд языка, уже торопился выложить директору историю своей фамилии. Петушков почитал за непременный долг свой рассказывать ее всем вновь назначаемым директорам, и конечно, неспроста.
— А ведь деда моего, товарищ директор, прозывали Чугуновым. И отец поначалу носил эту крепкую, солидную фамилию. И гораздо позже сам не заметил, как и когда превратился в Петушкова. Был он человеком немного, как бы выразиться, легкомысленным, что ли… Петухов любил. Только повадился соседский петух — злющий, спасу нет! — позорно заклевывать оставленного отцом на племя петуха. А отец мой был такой человек — не мог он стерпеть этого. Сунул он тогда побитого петуха под мышку и отправился на базар. Навстречу ему и попадись один старикан. «Зачем, спрашивает, продаешь такого красивого петуха?» Отец отвечает: «Не продаю, а меняю на храброго». Старик рассмеялся и говорит: «Тогда не меняй ты, браток, своего петуха, а возвращайся-ка домой подобру-поздорову. А дома обмакни кусок хлеба в водку и дай склевать петуху. После того он не токмо что соседского петуха — льва не испугается». Так отец и сделал. И-и-и, что тут было! Пьяный петух чуть только заприметил важничающего соседского петуха, как набросится на него — и свалил одним ударом на землю. Да как закукарекает, проклятый. С той поры соседский петух не вылезал из-под сарая, а Чугуновых стали кликать Петушковыми, потому отец под мухой уж очень хвастал своим петухом. И долго таким манером петух торжествовал над всеми соседскими дворами. А в один прекрасный день каким-то образом припоздал на насест. Подошел к телеге — а к тому времени сильно стемнело, — смотрит, ось торчит. Сослепу-то ось показалась ему высокой. «Подымусь туда на ночь», — и, забив крыльями, взлетел на ось. Но известно, какая у петухов привычка, — устроиться на ночь где повыше. Не могут они утихомириться, пока не взберутся так высоко, что дальше некуда. И этот петух был такой же, взбирался все выше да выше: на колесный обод, на край телеги, потом на верхний конец оглобли. Тут бы ему и сидеть спокойно, да, видать, его петушьим глазам померещилось еще что-то. Похлопал он крыльями, покукарекал для храбрости, взлетел, а там нет ничего — и… хлоп на землю. Утром нашли его мертвым. Не то собака, не то хорек задушил…
Трудно сказать, как реагировал на эту историю Муртазин. Во всяком случае, она не вызвала у него ни улыбки, ни вопроса. Петушкову даже обидно как-то стало.
«Сухарь он, что ли… А может, на душе нехорошо», — подумал шофер и большую часть обратного пути вел машину молча, хотя очень хотелось ему побеседовать с новым директором о Казани, о заводе, о людях.
На заводе Муртазина ждал корреспондент областной газеты. Муртазин никогда не питал особой симпатии к этим «героям пера», как называл он их про себя, но сознавал, что без них не обойтись. Умело написанная статья может дать известность не только отдельному работнику, но и целому заводу. Есть такая разновидность «начальников», для которых печать — единственный источник наблюдений за ходом дел на тех или иных предприятиях.
Часто от таких людей зависит очень многое. Они куда охотнее визируют документы тех заводов, производственная деятельность которых получает одобрение в печати.
Муртазин попросил корреспондента в кабинет и поинтересовался, чем может служить ему. Корреспондент пояснил, что газета хотела бы организовать на своих страницах выступление директора «Казмаша» под рубрикой «Промышленность — деревне» в свете решений Сентябрьского пленума.