Огонь неугасимый

— Вы мне и свое праздничное представление покажете, ладно? Я на Октябрьский праздник не смогла пойти в клуб, у нас свой вечер был. Говорят, очень интересно у вас получалось. А я вам голубей покажу. Такие красивые есть — чудо! Хохлатые!

Коснувшись кончиком пальца плеча Нурии, Карим взглядом показал на Басыра. Нурия посмотрела через плечо и, упав головой на клавиши, расхохоталась.

Схватив Карима за руку, Нурия пересела на диван и крикнула немного смущенному Басыру:

— Еще, еще покажи! Ой, как здорово!

Басыр снова преобразился в Сулеймана-абзы.

Довольно ухмыльнулся, увидев это зрелище, и вошедший с желтой папкой под мышкой Сулейман.

Он предложил ребятам сыграть с ним в шашки, желая доставить им удовольствие. Но чернявый Карим так прижал его, что Сулейман опомниться не успел, как сдал партию, хотя играл в полную силу.

— Пиши, Нурия, один ноль в пользу Карима.

Проиграл Сулейман-абзы и Басыру.

В следующей партии ему снова пришлось туго.

— Дочка, — взмолился он, — позови-ка Айнуллу-бабая на помощь. Не то дела твоего отца совсем пойдут прахом.

И Сулейман, сняв пиджак и засучив рукава, решил взяться за игру всерьез, но опять проиграл Кариму. Говорят, тот, кто проигрывает, игрой никогда не насытится. Так было и с Сулейманом. Он вошел в азарт, раскраснелся, но и на этот раз сдал партию Басыру.

— Га, я думал, что вы только в клубе артисты, — сказал Сулейман довольно сконфуженно, — а вы, оказывается, и по шашкам мастера. У Айнуллы-бабая научились.

— Э, отец, ты, выходит, только со мной чемпион, — сказала Нурия. И, рассмеявшись, подмигнула мальчикам.

Начавший уже злиться Сулейман пробурчал что-то невнятное в ответ. Но когда обыграл в двух следующих партиях обоих, снова повеселел.

Теперь можно было поговорить о серьезном. Он раскрыл толстую папку, которую принес из своей комнаты, и надел очки.

Карим с Басыром переглянулись. Они впервые видели Сулеймана-абзы в очках. Очкастый, он выглядел как-то странно, — вдруг стал походить на старого учителя. Заметив в их глазах улыбку, Сулейман и сам улыбнулся.

— Вы привыкли к Сулейману-абзы, когда он, перевернув засаленную кепку козырьком назад и выпятив грудь, расхаживает по цеху на своих кривых ногах. Так ведь, га? Я вот и очки еще надеваю! — И он положил свою большую рабочую руку на папку. — Ну, ребятишки, давайте посмотрим этот потайной сундучок. Здесь вся родословная рабочего Сулеймана, — сказал он с гордостью. — Здесь много такого, о чем вы понятия не имеете.

Извлекая из папки пожелтевшие от времени бумаги с потрепанными углами, старые газеты, снимки, он стал показывать их ребятам.

Отец Сулеймана Уразмет-абзы начал свой трудовой путь на мыловаренном заводе Крестовниковых, но проработал там недолго. Его выгнали за пререкания с мастером. Долго ходил он без работы и наконец устроился на теперешний «Казмаш», завод этот в то время назывался по фамилии хозяина просто Яриковским. На нем он и проработал до конца дней своих. И сына Сулеймана, когда тому исполнилось тринадцать лет, обучил своему ремеслу — токарному делу.

Ребята долго рассматривали снимок дореволюционного «Казмаша». Старый Сулейман рассказал им о тогдашних хозяевах завода, о том, как в субботние дни ученики ходили на хозяйскую кухню чистить медную посуду и как их потом с подзатыльниками вместо благодарности прогоняли домой.

— И я немало подзатыльников съел, — сказал Сулейман. — Зато, когда подрос, сам в долгу не остался. Вернул сдачу до копеечки, — весело подмигнул он.

Затем перешел к истории о том, за что его прозвали «Сулейман — два сердца, две головы». Юнцы в рот ему глядели.

— Сунул бы я хозяина головой в вагранку, да товарищи не дали… — закончил Сулейман, расстегивая ворот рубахи. — Правильно, конечно, сделали. За одного подлеца сгубили бы не один десяток нашего брата, рабочих. А на место издохшего хозяина все равно сел бы новый. Я тогда еще не шибко разбирался в классовой борьбе. Бунтарство одно было. Позже разобрался, конечно, что к чему.

— А потом, Сулейман-абзы, что вы с ним сделали, когда пришла революция?

— С кем? С хозяином завода? Убежал, мерзавец. С белыми. Не успели схватить.

— Эх, проморгали! — огорчился Карим.

Сулейман порылся в папке и достал напечатанный на гектографе листок.

— Хотите посмотреть тайно отпечатанную подлинную прокламацию, ребята? — сказал он и, увидев горячий огонек интереса в глазах мальчиков, позволил им даже подержать ее в руках. — Первая прокламация на татарском языке! В тысяча девятьсот третьем году выпущена. Я тогда еще не умел по-русски читать и писать.

— Прочтите, Сулейман-абзы, — попросил Карим. — Мы не знаем арабских букв.

— Можно, — сказал Сулейман.

А прочтя, старик рассказал, как жандармы, ругаясь, острием сабли соскабливали эти расклеенные на стенах прокламации, как рабочие в ответ расклеивали их еще больше все в новых и новых местах. А потом перешел к бурным дням девятьсот пятого года, показал свою фотографию тех лет.

— Очень на Иштугана-абы походите, — сказал Басыр.

Сулейман улыбнулся себе в усы.

— Это еще вопрос, кто на кого походит, — буркнул он.