Огонь неугасимый

— А кто вам сказал, что я держу его под замком? — спросил Погорельцев. — Полон цех моих учеников… Никогда я свой опыт под замком не держал.

И, вскочив с места, старик взволнованно заходил по комнате. Муртазин, желая успокоить его, продолжал:

— Простите, Матвей Яковлич… То, что вы сказали, мне известно. Но от вас, от старой гвардии, мы вправе ждать большего. Мы хотели поставить вас инструктором по техучебе… Это дало бы возможность не только в масштабе цеха, но и в масштабе всего завода.

Ольге Александровне не понравилось, что Матвей Яковлевич так ершится.

— Говори-ка ладком, старик, — одернула она его. — Пейте чай, пожалуйста. Кушайте… А ты, старик, слушал бы больше да поменьше говорил. Вон какие люди о тебе заботятся.

Резко прозвенел дверной звонок. Матвей Яковлевич пошел открывать. За ним выскользнула и Ольга Александровна.

— Ну и упрямый старик, — качнул головой Муртазин. — Ни с какой стороны не подъедешь.

В прихожей поднялся веселый гомон, и в комнату с шумом ввалился Сулейман Уразметов.

— Куда это годится, а, Мотя… Без меня угощаетесь? Вот так друг! Здравствуй, товарищ Гаязов. А-а, и приятное лицо зятя привелось наконец увидеть не на заводе, а за столом. Здоров ли, батюшка зять?

— Неужели вы хотите сказать, Сулейман-абзы, что Хасан Шакирович до сих пор не побывал у вас? — спросил Гаязов.

У Муртазина екнуло сердце. Забытое за треволнениями последних дней чувство неприязни к Уразметовым вспыхнуло с новой силой. Но Муртазин огромным усилием воли заставил себя промолчать.

— Обещает… Ежели Москва прибавит к суткам часиков пяток, — озорно сверкнул черными глазами Сулейман. — Я было согласился ждать такого указа, да боюсь, прежде чем этот вопрос разрешится, мне помирать пора придет. — И Сулейман повернулся к Ольге Александровне, собравшейся было налить ему чаю в новую чашку. — Ты меня, Оленька, сегодня чаем не угощай… А принеси-ка лучше рюмки. А то у Матвея Яковлича, смотрю, гайки что-то сильно разболтались. — И он вытянул за горлышко из кармана поллитровку и поставил на середину стола. — Пусть улыбается, не в обиду товарищу Гаязову будь сказано…

— С чего это ты надумал?.. — недовольно спросила старуха.

— Это самое-то?.. — показал он на бутылку. — Это, Оленька, за человека!

— Полно тебе зубы заговаривать, Сулейман Уразметович, говори яснее.

— Яснее, га?.. Да что яснее этой штуковины может быть на свете!

А на самом деле было так: вернувшаяся из школы Нурия рассказала, что видела, как директорская машина подкатила к дому Матвея Яковлевича. Услышав это, Сулейман тотчас прервал начатое с Марьям и Иштуганом «домашнее совещание» и, прихватив по пути «горячительного», прибежал сюда — «защищать рабочий класс», как объяснил он дома.

— Все внуков своих спрыскиваешь небось, старый проказник, — засмеялась старуха.

— А как же!.. Только вот зять обидел — не пришел на родны. Ан твоя доля, зять, от тебя не ушла, оказывается!.. — И Сулейман налил рюмки.

На столе мигом очутились соленые огурчики, помидоры и некогда так любимые Хасаном соленые грибы.

— Что ж, значит, за внуков, Сулейман-абзы? — поднял рюмку Гаязов.

— И за внуков и за взрослых, товарищ Гаязов… За всех! — И Сулейман, закинув голову, опрокинул в рот рюмку. Поморщился, понюхал ладонь. — Лучшая закуска, — подмигнул он, отнимая руку от рта. — Покойный отец, тот и вовсе закусывал, бывало, тюбетейкой… А ты, зять, что не пьешь? Куксишься, будто у тебя овин спалили…

— Нельзя мне, отец… Сердце…

— Нельзя? Га, не чуди, зять! Раз предлагают выпить за хороших людей — пей!.. Хотя бы то была не водка, а сущий яд. Поднимай-ка! Держи!.. Вон товарищ секретарь без миндальничанья — выпил, и все. Ну, вот и спасибо… Терпеть не могу, когда миндальничают.

Взяв себя в руки, Муртазин постарался перевести разговор на шутку.

— Если пить за каждого новорожденного, отец, пожалуй, водки не хватит. Да и не станет он от того ни хуже, ни лучше. Чтобы сделать его человеком, воспитать его правильно надо.

— Эта наука нам известна, зять. Не беспокойся, кровь Уразметовых — хорошая кровь… Рабочей закваски. Держи! Вот так!.. А передачи у тебя авось послужат еще… Да и сердце поди ничего еще. На своем месте, как и полагается. Верно, что ли, говорю, га?!

Ну нет, нельзя сказать, чтобы сердце у Муртазина было сейчас на месте. Не ждал он ничего хорошего от прихода тестя и жалел, что не успел убраться до его появления.

— Хорошо тебе, отец, — у тебя два сердца, — сказал он, ставя пустую рюмку на стол. — Выйдет из строя одно, — второе есть в запасе. А нашему брату не мешает и поберечься немного.

После третьей рюмки за столом стало шумно. Расходившись, Сулейман по привычке с силой хлопнул тыльной стороной одной руки о ладонь другой. Игравшая на диване Наиля даже раскрыла ротик от удовольствия.

— А мое ружье сильнее щелкает, бабай, — пролепетала она.

Все рассмеялись.

— А, и ты здесь, ласточка моя? — поднял ребенка на руки Сулейман. — Ой, как выросла… Погоди-ка, куда же он запропастился? Я ведь тебе гостинец принес от наших малышей. Ага, вот оно где… — И он протянул ребенку румяное яблоко. — От Ильгиза с Ильдусом.

— Спасибо, бабай.