Огонь Менестреля

Ворча про себя, что пора прекратить возиться с этим бездельником, Элис потащилась к своему столу. Мэтью выпил еще немного кофе и перечитал кусок, в котором говорилось о гибели Рахель Штайн. Она запросто могла поскользнуться. Он вспомнил, какой крошечной была эта сморщенная старуха, хотя в статье говорилось, что ей было всего шестьдесят пять. Она не привыкла к гололедице. Так что, возможно, она просто поскользнулась, а может быть — нет. Имеет ли это какое-то значение? Он вернулся к началу статьи и прочел ее заново.

Вот оно. Рахель Штайн эмигрировала из Амстердама в 1945 году, проведя последние месяцы войны в немецком концлагере. Она была голландской еврейкой.

Голландская еврейка.

А человек, с которым должен был встретиться Райдер, Хендрик де Гир, тоже голландец.

Старк невидящими глазами смотрел на афишу «Горячей зоны». В голове крутилась какая-то мысль, но он не мог ухватить ее. Он вытащил программку концерта, которую сохранил, чтобы предъявить Фелди, если она захочет убедиться, что он там был, а еще из-за фотографии Джулианы Фолл, которую Мэтью хотел пришпилить к своей перегородке.

Он пробежал глазами биографию Мисс Пианистки. Первая и единственная ученица Эрика Шаджи Шидзуми, того самого, который не хотел отпускать ее в Вермонт. Посещала Джуильярд, что было и так ясно. Успех пришел к ней после того, как она стала лауреатом нескольких музыкальных конкурсов, в том числе и «Левенрит», в Карнеги-холл. Старк порадовался, что судьба избавила его от обязанности присутствовать там. В биографии забыли упомянуть о том, что она красива. Он вспомнил, как платье прилипло к ее телу. Черт! Да, она очень красива. Он пропустил кусок, рассказывавший о ее технике и об интерпретации концерта Бетховена, и обратился к последним личным данным. Живет в Нью-Йорке, где родилась и выросла, дочь Адриана Фолла, банкира с Уолл-стрит, и Катарины Пеперкэмп-Фолл, эмигрантки из Голландии, имеющей свою кондитерскую на Медисон-авеню.

Какое удобное совпадение. Фелди права — он журналист. А раз так, он не верит в совпадения.

Год назад, еще до появления Д. Д. Пеппер, Джулиана купила аквариум и поставила его у своего рояля, рядом со стеклянными дверями, отделяющими столовую от огромной, выходившей окнами на Центральный парк, гостиной. Она наполнила его водой и выпустила туда золотых рыбок, шесть штук. Их звали Фигаро, Козима (в честь жены Вагнера), Пуччини, Кармен, Барток и Дюк (в честь Дюка Эллингтона, но для Шаджи он был Людвигом), Они не разговаривали и не требовали много внимания. В общем-то, их даже нельзя было считать компанией, но зато рядом всегда был кто-то живой, помогавший перенести долгие часы уединения. Она могла повернуться, сидя за роялем на стуле, — слишком много времени она проводила за игрой, так много, что ее спина уже не выдерживала без опоры, — она могла повернуться и немного поболтать с ними. Именно этим она занималась сейчас. Рыбы требовали меньше внимания, чем кошка или собака, и больше сочетались с ее образом жизни. Ей было несложно найти человека, который мог бы покормить их, пока она странствовала, но ее не покидала мысль, что если этот человек забудет покормить их, то просто-напросто спустит сдохших рыбок в унитаз и купит других. И она ничего не узнает.

Шаджи победил. Она решила подождать с Вермонтом. Субботний вечер в «Аквэриан» прошел прекрасно, и они повеселились на полную катушку. Ей нужно работать. Она должна выгнать Д. Д. Пеппер — из своей жизни. Из-за постоянных разъездов у нее не оставалось времени для работы, и ей нужно вновь окунуться в нее с головой. Если она в течение двух недель будет проводить хотя бы по восемь часов в день за роялем, то снова войдет в форму. Так делают бегуны. Так должен работать музыкант, сказал ей Шаджи. И это была правда, но она все еще злилась, что он похоронил ее Вермонт, и не хотела признать его правоту. Когда она войдет в этот режим, тогда сможет провести несколько дней в Вермонте без ущерба для себя. И не чувствуя за собой вины.

Но ей не удалось так просто окунуться в прежнюю рутину. Вчера, проведя три часа за роялем, она заскучала и сбежала к музею «Метрополитен», чтобы посмотреть Рождественскую елку.

Сегодня она преуспела чуть больше. Проснувшись в восемь, всего на час позже, чем планировала, только десять минут нежилась в постели, хотя двадцать было бы лучше. Хорошо бы сделать пробежку по парку, но было прохладно. Ей стоило хотя бы размяться на велотренажере. Но тренажер заменила ванна. «Здоровый» завтрак состоял из двух бисквитных пирожных ее матери и кружки чая. Если бы она следовала запланированному графику, то в девять уже сидела бы, уткнувшись в клавиши, и оставалась за роялем восемь — десять часов с небольшими перерывами на обед и ужин. Но сегодня она села за инструмент только в одиннадцать и постоянно отвлекалась.

Было три часа, а Джулиана уже в четвертый раз беседовала с рыбками. Она решила не мучить себя. Нужно всего два-три дня, и она снова станет прежней — требовательной и увлеченной как всегда.

— Ну, Дюк, что ты скажешь о Шопене?