Огонь, который горит вниз

– Ну, типа шутка в тему… Понимаешь? Люди, живущие за стеной – одичалые… – пояснил, махнул рукой, – Ой, ладно…

Лиза наморщила лоб – какой же все-таки придурок у нее муж. И какое у него дурацкое чувство юмора. Идиот, одним словом – идиот.

– Короче, пора с этим уже что-то делать.

– Лиз.

– Не Лизкай, дай договорю, – ее тон стал серьезным. – Мне надоело жить с неудачником, – звучно размешала сахар, гремя ложкой о стенки чашки. – Пустая. Трата. Времени, – отделила каждое слово ритмичным стуком. Опустила глаза. – Вечером меня здесь не будет.

Вадим промолчал.

Привык к таким угрозам.

Никуда не денется, успокоится, и все пойдет своим чередом. Обычный быто-круговорот. Сейчас начнется стадия «два дня тишины», затем часок – разбор полетов, пятнадцать минут, ладно двадцать минут в кровати, и мир.

Нужно дать ей время остыть.

Набросил куртку, вышел в подъезд, аккуратно прикрыл за собой дверь.

***

Вышел во двор.

– Я ядреный, как кабан, я имею свой баян. Я на нем панк-рок пистоню, не найти во мне изъян, – напел любимую песенку.

Осенний ветер плюнул в лицо моросящим дождем. В такую погоду, кстати, удобно себя жалеть и медленно тащиться вдоль витрин, искоса поглядывая на отражение в промокшем стекле.

Набросил капюшон, поежился.

Посмотрел на окна своей квартиры, где Лиза в этот момент, вероятно трещит по телефону с какой-нибудь подругой и обсуждает, жалуется на мужа. Да-да, с подругой. А говорят нет женской дружбы. Есть, да еще какая! Сегодня материт подругу, по чем свет стоит, называет шалавой, сукой драной, а через денек-другой обнимает, души в ней не чает, на мужа жалуется – загляденье просто.

Посмотрел и пошел прочь.

Свернул в переулок.

За ларьком «Ремонт обуви и зонтов» виднеется здание с надписью «Гуляка». Один из немногих баров, которые в этом напрочь иностранизированном городе, сохранили родное название, написанное привычными, покосившимися от старости, с выцветшей краской, но знакомыми буквами родного алфавита, на родном языке. «Гуляка» – питейное заведение такого толка, что человек, даже с самым не высоким достатком, может позволить себе приятно провести время за рюмочкой-другой недорогого напитка. Именно туда, и именно за тем дешевым напитком идет Вадим под мелкими каплями, перепрыгивая лужи.

По дороге прокрутил диалог с женой, в котором удалось-таки подобрать подходящие слова, остроумно отшутиться, осечь Лизу и убедить ее в своей правоте.

– Ага? Бага! Села быстро! И послушай, что тебе скажет мужчина.

Пришлось ударить разок; не сильно, а так, как в старых фильмах про гангстеров, тыльной стороной ладони по щеке; просто что б почувствовала кто главный. Залепил, а она такая – «Прости. Не понимаю, что на меня нашло. Прости, любимый».

Скоро это надоело, сел на мокрую скамейку под деревом, достал пачку, в которой сиротливо ютится последняя сигаретка, закурил.

С первой же затяжкой, гнев испарился, исчез без следа, перестал пульсировать в висках; рассудок вернулся, в голове прояснилось. Остался неприятный осадок от беседы и ощущение, что жена права.

Может и стоит подумать, куда устроиться…

– Ну уж нет, – отогнал подальше глупые мысли. Лень – двигатель прогресса. Прикрыл от дождя сигарету, сделал еще несколько затяжек.

Курить абсолютно не хочется, затянулся и выдул дым без всякого намека на удовольствие, просто – так надо. Этот ритуал за долгие годы перерос из привычки в рефлекс и стал частью личности. Так надо, и все. Достал, поджег, вдохнул дым, выдул колечко, снова вдохнул, и так до фильтра.

Тело расслабилось. Бросил окурок под ноги.

– А ведь полегчало.

Улыбнулся сам себе и посмотрел на небо. Прищурился от капель. Поднялся со скамейки, раскинул руки в стороны, и как в голливудских мелодрамах покружился на месте.

– Не все так плохо. А?

Посмотрел на окурок. Дымящийся уголек погас, оставил на асфальте горстку пепла и расползшуюся бумажку.

– Ты мой дешевый психоаналитик.

Растоптал остатки и пошел прочь от скамейки, возле которой, надо сказать, была урна.

Дождь усилился, Вадим ускорил шаг. Куртка промокла, липнет, зараза. Вроде и не холодно, но так противно.

Клен шатается на ветру из стороны в сторону и роняет разноцветные листья – красотень; мокрые, они быстро валятся на асфальт, сыпятся, превращают серый тротуар в рыжую склизкую тропинку; желтый оторвался и упал прямо на капюшон, теперь писатель шагает в бар в фуражке – генерал-осень.

Мокрая плащевка шуршит в такт шагов. От ритмичных звуков, в голове всплывает «Левой, левой, раз, два, три…». Мысли отключаются, цель добраться в кабак раньше, чем окончательно промокнуть.

Погрузился в осеннюю депрессивную медитацию – звуки дождя, шуршание куртки и голос в голове отсчитывающий до трех слились; ноги самостоятельно маршируют, перешагивают грязь, обходят ямы, переходят улицу на зеленый.

Возле писателя остановилась машина. Серый, старенький, но вполне ухоженный седан нарушил всю идиллию.