Огни в долине

Грудь девушки начала часто вздыматься, она опустила голову. Кончики ушей, выглядывающие из-под косынки, маленькие и прозрачные, порозовели.

— Не надо, Виктор Афанасьевич, вы говорите несерьезно.

— Ксюша, милая, я еще никогда не был так серьезен. Я люблю вас, верьте мне. Вы первая, кому я решился сказать эти слова, очень глубоко понимая их смысл, и… если не поверите мне, вероятно, будете последняя. У меня было достаточно времени присмотреться к вам и проверить себя. Сегодня я пришел сказать о своей любви и просить вас стать моей женой, если… если я хоть немного отвечаю вашему представлению о будущем муже.

Ксюша уже не пыталась освободить свои руки, она замерла, боясь пошевелиться. Потом из глаз ее неожиданно выкатились крупные прозрачные слезинки, пробежали по щекам, оставив мокрый след, и упали на марлевую салфетку.

— Вот уж это лишнее, — волнуясь, воскликнул Виноградов. — Зачем вы плачете? Я оскорбил вас? Обидел? Честное слово, я говорил искренне, что думал и чувствовал. Скажите — уйди, и я уйду. Больше вы от меня ничего такого не услышите, а может, и не увидите. Я не стану вас преследовать, не стану надоедать, говоря о своей любви. Я человек прямой, Ксюша, у меня есть дурные черты в характере. Что поделаешь, таким родился. Или принимайте какой есть, или гоните прочь.

Ксюша подняла голову, и на инженера посмотрели большие, доверчивые и ясные, как у ребенка, глаза. В них еще стояли слезы.

— Почему же вы… почему же вы, Виктор Афанасьевич, даже не спросили, люблю ли я вас? И так вдруг, сразу предлагаете мне стать вашей женой.

— Ксюша, у вас ведь тоже было время присмотреться ко мне. Я рассуждал так: если я вам нравлюсь, если я могу стать вашим мужем, вы об этом скажете. А если нет — откажете. Возможно, в любви надо объясняться не так. Что ж, меня этому не учили, женщины доставались легко, а романы о любви я не читаю. Но теперь исправлять ошибку поздно. Я все сказал. Решайте.

— Я уже решила, — твердо и спокойно ответила Ксюша. Глаза ее стали сухими и даже, как показалось Виноградову, холодными. — Все это вышло не так, Виктор Афанасьевич, как представлялось когда-то. — Девушка глубоко, с горечью вздохнула. Молодой инженер ясно ощутил эту горечь и, не зная сам почему, заволновался еще больше. А Ксюша, словно решив какой-то трудный вопрос, заговорила ровно и все более уверенно. — Вы были откровенны со мной. Я тоже буду откровенна. Мне, увы, не двадцать лет. Мы с вами, кажется, одногодки…

Виноградов кивком подтвердил и поспешно добавил:

— Это не имеет для меня ровно никакого значения.

— А для меня имеет. Но что поделаешь… Я любила один раз за всю жизнь. А тот человек, не буду называть его, даже и не догадывался о моей любви…

«Я знаю этого человека! — захотелось крикнуть Виноградову. — Вы ошибаетесь, Ксюша, он тоже любил вас…» Но инженер только до боли закусил губу.

— …Не догадывался, — грустно повторила девушка. — Но относился ко мне очень хорошо. Ну, как бы вам сказать, как отец или старший брат, что ли… И я решила — значит, так и должно быть, любовь не для меня. Но вот появились вы. Господи, как я вас боялась первое время. А потом увидела, что бояться-то нечего, вы совсем не страшный. И вот пришло время, вы стали мне нравиться. Зачем это скрывать? Виктор Афанасьевич, вы второй мужчина, которого я стану любить. Пусть вас не обидят такие слова. Я хочу быть перед вами честной всегда и во всем.

Виноградов наклонил голову.

— Я понимаю вас.

— Так вот, Виктор Афанасьевич, — голос девушки, по мере того как она говорила, все более креп. — Сначала вы были мне безразличны. Потом заинтересовали, а уж потом… потом я полюбила вас. А если полюбила, то почему же мне не стать вашей женой?

Виноградов быстро вскинул голову, глаза его радостно блеснули.

Скрипнула дверь, вошел Оскар Миллер. Старательно счистив веником снег с высоких белых валенок, он протер запотевшие очки и не очень дружелюбно посмотрел на инженера.

— Это есть ви, молодой чшеловьек? Гутен таг.

— Гутен таг, Осип Иванович. Я очень рад вас видеть в добром здравии. Вы не будете сердиться на меня?

— Сердиться? Ви что-то озорничаль?

— Нет, но я похищаю у вас Ксюшу.

— Что значит — похищаю?

— Краду, ворую.

— О! Зачем украсть? Воровать очшень нехорошо, молодой чшеловьек. Ксьюша не вещь, ее нельзя красть, и она мне тоше нушен.

— Но мне больше. Мы решили пожениться. Не сердитесь за это ни на меня, ни на Ксюшу, милый, добрый Оскар Густавович.

Старик недоверчиво посмотрел на инженера, потом перевел взгляд на свою помощницу. Казалось, смысл сказанного Виноградовым не дошел до него. Миллер быстро приблизился к девушке, наклонился и нежно поцеловал в лоб.

— Он говориль правда, Ксьюша?

— Да, Осип Иванович, правду.

— Тогда… Я, совсем старик Оскар Миллер, хотель желал вам гросс счастья.