Огненный шар

— К сожалению, нет, — вздохнул Жан. — Мы были на другой стороне.

— Вы ничего не думайте. Этот защищает неизвестно что, а вы боретесь неизвестно за кого, — сделал заключение отец, усаживая молодых людей на диван. — А ты иди и мойся. Так неприлично ходить… Грязный, в крови…

Егор хотел встать, оперся на левую руку и скривился от боли.

— Что, рука?

— Болит, — простонал Егор.

— Снимай одежду, посмотрю, — уже потребовала мать.

— Ты лучше чаю нам налей, — попросил Егор и взглянул на Жана. — Пойдем, поможешь. Посмотри, что у меня там, — прошептал он ему.

Жан помог Егору подняться, и тот повел его в ванную.

— Не хочу, чтобы мать видела и знала, что у меня там.

— Рука болит?

— Болит. Закрывай двери.

Жан помог Егору раздеться и включил воду.

— Что там с рукой? — спросил он, поворачиваясь к нему спиной.

— Синяк будет, — ответил Жан, проводя ладонью по его плечу. — Хорошо тебя треснуло. Придется немного поболеть.

— Да и хрен с ним. Я уж думал, что не буду жить вообще, когда увидел мчавшихся на меня этих дикарей.

— Ты — будешь, — Жан подставил Егора под струю душа и сам замочил рубашку.

— Раздевайся, заодно и помоешься, — предложил Егор. — А то неудобно, я стою тут голый перед тобой, а ты революцией пахнешь. Раздевайся.

Жан быстро скинул с себя одежду и встал рядом под душ.

— Немного откиснешь, потом Ник пусть тоже идет, — сказал Егор. — Втроем все равно не поместимся. Бери мочалку, мыло, не стесняйся. Вы что-то говорили про будущее? — спросил Егор, намыливая голову.

— Хочешь — верь, а хочешь — нет, но у меня год рождения 1995.

— Да ладно! — удивился Егор, смывая с головы мыло. — Насколько же я тебя старше, на девяносто пять, почти на сто лет. — Егор широко раскрыл глаза и окинул взглядом Жана с ног до головы.

— Примерно так.

Он покачал головой.

— Этого не может быть! Мы же с тобой ровесники.

— Ну да, только с промежутком в сто лет. Ты для меня дедушка как минимум.

Егор положил ладонь на горячую грудь Жана и стал щупать его пальцами.

— Даже через тысячу лет мы все будем одинаковыми, если, конечно, с такой жизнью опять не превратимся в обезьян.

— Та Лиза — твоя девчонка? — спросил Егор.

— Да.

— Она мне тоже понравилась. Ты меня прости за чистосердечные признания. И она тебя тоже любит?

— Любит.

Егор взглянул на Жана.

— Есть за что, — заметил Егор.

— Да и ты не промах, — Жан рукой коснулся тела Егора. — Таким, как твой дружок, только девчонок удовлетворять. Я вот и удивился, что у тебя нет ее до сих пор.

— Все как-то не до этого мне было.

— Мозоли не натер на руках?

— Вроде нет.

— Ну и молодец. Иногда тоже надо, — согласился Жан.

Когда они вышли из душа, мать уже накрыла на стол.

Ник сидел на стуле и скромно дожидался своих друзей.

— Вы что там? — спросил он. — Я думал, вас вообще уже смыло.

— Пойдешь в душ?

— Обойдусь. Я там, на Малой Морской схожу, — отказался Ник.

— Садитесь завтракать, — сказала мать. — Жан, что у него с рукой? Он же все равно ничего не скажет.

— Ничего страшного. Жить будет еще долго. Сильно ударился, синяка не миновать.

Егор толкнул его локтем, чтобы Жан помалкивал.

— Все нормально, — сказал Егор. — Должна же какая-то хоть память остаться от этих событий.

— Синяк — это еще что, — заметил Ник. — Там я убитых видел.

Мать замахала руками.

— О господи! Говорили же мы Егору бросить эту затею. Ничего они там не смогут сделать против этих большевиков, бесполезно бороться с ними. Они сейчас везде… Какая была страна, какой государь! Николай столько сделал для народа хорошего. А к чему приведет их власть — неизвестно. Она не продержится долго. Все равно вернется все к старому. А эти самодуры только весь народ всполошили, сами не знают, за что борются.

— Ну хватит, жена, — остановил ее отец. — Время покажет. Мы свой век доживаем, просто жаль вот их, молодых. Вы говорили что-то о будущем? Как это понять? — отец снял очки, отложил газету и подсел к столу.

— Они из двадцать первого века, — сообщил Егор.

Глаза отца заблестели от любопытства. Он тоже хотел услышать от своих новых знакомых, что они могут рассказать интересного.

— Власть эта будет еще там, в вашем веке? — спросил отец.

— Она продержится меньше восьми десятков лет, — стал разъяснять Ник.

— А потом?

— Потом просто рухнет. Партия большевиков превратится в маленькую партию, которая будет доказывать справедливость действий своих предшественников.

— И только?

— Да. Вернемся практически к капиталистическому строю.

— Но наш строй не капиталистический, а народный, — возразил отец.

— Ну, короче, к нему. И надо будет сменить несколько поколений, чтобы все потом исправить.

— Вы, молодой человек, много знаете, — заметила мать.

— Да, студент он, — сказал Жан, поедая печенье.

— Наши бедные студенты. Сейчас все закроется — и учиться будет негде. Какие вы счастливые люди, что там учитесь.

— Я тоже счастлив, — сказал Егор. — Что живу в это смутное время и что познакомился с ними, настоящими ребятами.

— А где же ваши девочки? — вспомнил отец.

— Делать им у Зимнего нечего. Пусть дома сидят. У родственницы они, — Жан долил из самовара себе чай. — Не женское это дело — по баррикадам лазать.