Огненный шар

Жан догнал своих друзей и обратился к солдату, который их сопровождал:

— Нам бы к Ленину, товарищ.

— О, это сейчас невозможно. У Ильича идет совещание и каждый день расписан по минутам, — сказал солдат.

Они шли в конец коридора, а Ник только и успевал читать на ходу надписи на дверях. Вдруг он остановился у двери без таблички.

— Догоняй, — крикнула Ин.

— Мне кажется, нам стоит зайти и сюда, — сказал Ник. — Здесь все так таинственно, надписи никакой нет, значит, тоже кто-то из великих засел.

— Чей кабинет? — спросил солдата Жан.

— По-моему, Сталина.

— Чей?

— Иосифа Сталина.

Жан остановился и оглянулся.

— Это тот, что войну 45 года выиграл.

Солдат удивленно посмотрел на Жана.

— Войны в 1845 году, как мне помнится, не было.

Жан спохватился, что сказал не то, и тут же поправился.

— Ах да! Это я с Наполеоном спутал.

Солдат пожал плечами и в недоумении смотрел на молодых людей.

— Он в последнее время часто все путает, — сказала Ин и шепнула Жану, что и войны с Наполеоном в эти годы тоже не было.

Жан подошел к Нику, стоявшему уже у дверей.

— Стучи, — сказал он. — Товарищ Сталин обязан всех принимать, как и Дзержинский. Недаром они вожди в этой революции, а Ленин — человек занятой, ему действительно надо глобальные проблемы решать.

Жан постучал в дверь и со скрипом ее приоткрыл.

— Разрешите? — спросил он, увидев в большом кабинете человека, сидящего за столом.

— Входи, дорогой, — произнес хозяин кабинета. — Что хотел узнать? Если к товарищу Ленину, то у него нет совсем времени, понимаешь, он от меня через два кабинета. Заходи! — Жан столкнулся с грузинским акцентом впервые, и его чуть не разобрал смех.

Все вчетвером они просто ввалились в кабинет и встали перед длинным столом.

— Мы, товарищ Сталин, хотели поговорить о предстоящих революционных событиях.

Сталин встал, взял в рот лежавшую на столе трубку и зажег спичку. Он взглянул на посетителей и прищурил глаза.

— А что узнавать? Революция — это вещь, понимаешь, нужная. — Он поднял палец вверх. — Она для рабочих и крестьян, понимаешь меня? Если вы хотите узнать о ней что-то новое, то я вам ничего особенного сказать не смогу. Вот разобьем меньшевиков — и будем строить хорошую пролетарскую жизнь. Вы садитесь. — Он пригласил всех сесть за стол. — Наша революция дойдет до окраин всей России. У нас в Грузии ее очень ждут, но не все. Там надо наводить порядок. Ее, вообще, не все понимают правильно. Вот вы ее понимаете?

— Конечно, товарищ Сталин, — встал с места Жан, но Сталин рукой показал, чтобы он сел.

— Ничего вы не понимаете. Она не для таких молодых, как вы. Вот ваши родители за какую власть воевать будут?

— За Красную Армию.

— За Красную Армию? Это выражение мне нравится. А ты сам воевать за кого будешь? — обратился он к Жану.

— За Советский Союз! — выпалил Жан.

— Совсем ничего не понимаешь. Какой Союз?

— Тот, который будет после 20-х годов, — чеканил Жан каждое слово, чтобы эта грузинская голова немного вникла в будущее своих же идей.

— Ну, может, и не союз будет, — сказал Сталин. — Я еще с Лениным посоветуюсь, но что-то будет. Вот тогда и поговорим, лет так через двадцать.

— Это какой год будет? — повернулся Жан к Ин.

— 37-й год, репрессивный.

— Нет, товарищ Сталин. В этом году у меня погиб дед в лагерях Магадана, благодаря вашим указам, поэтому говорить не будем.

— Каким указам? — удивился Сталин. — Ты, мальчик, о чем тут говоришь? — Сталин подошел к Жану и положил свою тяжелую руку ему на плечо. — Партии нужны преданные люди. Я всегда буду бороться с врагами революции. Их, понимаешь, жалеть не надо. Их надо просто уничтожать.

Сталин задымил своей трубкой и направился к своему рабочему столу.

— Враги народа заполнили нашу страну, — сказал он. — Мы будем вести с ними постоянно беспощадную борьбу. А объясни мне, как твой дед погиб в этом 37-м году, если его еще не было? — Сталин снова прищурил глаза, и его взгляд пронзил Жана насквозь.

— Будет такой год, — сказал Жан и снова встал. — Потом будет война 45 года, потом разруха и голод…

— А что потом?

— В 53 году вы умрете.

Лиза схватила Жана за штанину и потащила вниз, чтобы он закрыл рот и сел.

— Может, ты можешь мне сказать о моем будущем?

— Жить будет неинтересно, — ответил Жан. — Каждый человек должен строить ее сам.

— Хорошо подметил, молодец! Мне, понимаешь, кажется, что ты приехал откуда-то издалека и не владеешь обстановкой. Несешь всякую ерунду. Тундра ты непролазная. В горах Грузии намного люди больше соображают, чем ты. Они не думают о каких-то будущих годах, они живут настоящей жизнью: виноград, вино и танцы. Они в политику вообще не лезут, потому что в ней ни черта не понимают, а ты суешь свой курносый нос всюду и предсказываешь будущую жизнь. Так, дорогой, нельзя. Для этого есть соответствующие учреждения, в которых вправляют мозги. Мы с товарищем Дзержинским много думали о них и решили в будущем их открыть побольше, чтобы все фантазеры их регулярно посещали.

Жан хотел что-то сказать в ответ, но Лиза ущипнула его за ногу с такой силой, что Жан скривился.

— Твою мать, — вырвалось у него. — Вы что, с ума посходили?