Огненный бассейн. Трилогия

Но не Элоизу. Я считал ее свободной, как и я сам. У меня даже появилась мысль, что когда мы снова двинемся к Белым горам, нас будет не трое, а четверо. Но вид ее обнаженной головы показал тщетность этих мыслей. Я начинал думать о ней, как о своем друге, а может, и о большем. Но теперь я знал, что она душой и телом полностью принадлежит врагу.

Этот эпизод сильно встревожил нас обоих. Для Элоизы это был удар и по ее скромности и по ее представлению обо мне. То, что я сорвал тюрбан, шокировало ее. И хотя она знала, что я сделал это в неведении, в ее глазах все равно это был признак варварства; а варвар остается варваром и во всем остальном. Она потеряла уверенность во мне.

Меня этот эпизод привел не к потере уверенности, а к обратному. Ничего-то из нашей дружбы не выйдет: резкая черная черта разделила нас. Оставалось только забыть о ней и сосредоточиться на самом главном — на необходимости добраться до Белых гор. Позже в тот же день я увиделся с Генри и Бинполом и предложил уходить немедленно: я был уверен, что уже достаточно окреп для путешествия. Но Бинпол настаивал на том, чтобы остаться до турнира, и на этот раз Генри полностью поддержал его. Я был рассержен и разочарован — я надеялся, что он поддержит меня. Снова между ними был союз, а я оказался вне его. Я тут же ушел от них.

На лестнице я встретил графа, который улыбнулся мне, сильно хлопнул по спине и сказал, что я выгляжу лучше, но все еще нуждаюсь в том, чтобы потолстеть. Что мне нужно есть побольше оленины. Ничто лучше оленины не восстанавливает силы. Я прошел в гостиную и застал там Элоизу. Ее лицо было освещено золотым блеском лампы. Она приветливо улыбнулась мне. Неуверенность не затронула ее верности и доброты, они были частью ее души.

Мы продолжали нашу дружбу, хотя между нами появились новые оттенки во взаимоотношениях. Теперь, когда я стал сильнее, мы могли выходить за пределы замка. Для нас седлали лошадей, мы выезжали из ворот замка, спускались по холму на луг, полный летних цветов. Я умел ездить верхом и вскоре стал искусен в этом занятии. Быстро усваивал я и язык страны.

Было несколько облачных и дождливых деньков, но в основном светило солнце, и мы ездили по теплой ароматной земле или, спешившись, сидели на берегу реки, глядя, как играет форель — серебро на серебре. Мы посещали дома рыцарей, и нам давали фруктовые напитки и пирожное. По вечерам мы сидели в гостиной графини, разговаривая с ней или слушая, как она поет, аккомпанируя себе на круглом струнном инструменте с длинным горлышком. Часто приходил сюда и граф и сидел, обычно молча.

Граф и графиня ясно показывали, что я им нравлюсь. Я думаю, это происходило частично оттого, что отсутствовали их сыновья. Таков был обычай, и им не приходило в голову нарушить его, но они явно горевали из-за их отсутствия. В замке были другие мальчишки благородного происхождения, но жили они в помещении рыцарей, присоединяясь к семье графа только за ужином, который накрывался в зале. Тогда за стол садилось сразу тридцать-сорок человек. Я, благодаря своей болезни и пребыванию в башне, стал членом семьи, как никто из этих мальчиков.

Но хотя я знал, что они хорошо ко мне относятся, разговор, который однажды завела со мной графиня, изумил меня. Мы были одни: Элоиза занималась своими нарядами. Графиня вышивала, а я очарованно следил за ее пальцами, искусно и легко делавшими мелкие стежки. Работая, она говорила, голос ее звучал негромко и тепло, с легкой хрипотой, которая была и у Элоизы. Она спросила меня о здоровье — сказал ей, что чувствую себя хорошо, — и хорошо ли мне в замке. Я заверил ее и в этом.

— Я рада, — сказала она. — Может, ты не захочешь оставить нас.

Считалось само собой разумеющимся, что вслед за турниром мы втроем предстанем для надевания шапок. После этого, так как наша мальчишеская неуживчивость пройдет, мы вернемся в свои дома и начнем жизнь, какую ведут и взрослые. Меня поразило то, что сказала графиня.

Она продолжала:

— Твои друзья, я думаю, захотят уйти… Для них можно было бы найти место среди слуг, но я чувствую, что они будут счастливее в своих деревнях. Но ты — другое дело.

Я перевел взгляд с ее рук на лицо.

— А именно, миледи?

— Ты не благородный, но дворянство можно и заслужить. Даровать его во власти короля, а король — мой двоюродный брат. — Она улыбнулась. — Ты не знал этого? Он в долгу передо мной. Я спасла его от серьезной ошибки, когда он был еще мальчиком, без шапки. В этом не будет задержки, Гильом.

Гильом — так они произносили мое имя. Я знал это, но раньше графиня никогда не обращалась ко мне так. Голова у меня закружилась. Хотя я привык к замку и жизни, которую здесь вели, она всегда казалась мне немного нереальной. И этот разговор о короле… В Англии тоже был король, он жил где-то на севере. Я никогда не видел его и не ожидал увидеть.