Огненный азимут

— Правда, сыночек,— подтвердила хозяйка.

— Вот я и подумал, не пришел ли ты меня испытать? Бью и удивляюсь. Немец давно не выдержал бы, признался бы, кто он. На кой черт ему побои терпеть? А ты молчишь. Ну, думаю, попался твердый, а я тверже тебя. А как только ты матюкнулся — вижу, ошибка получилась. Напрасно только старался. Все равно еще придется немцам свою пре­данность доказывать.

— А этот Виктор Васильевич кто будет? — не удержал­ся Дьячков.

— Сосед наш,— безразличным тоном ответил Данила и заговорил о другом: — Значит, на фронт путь проклады­ваешь?

Дьячков рассказал о Баталове, о друзьях, оставшихся в лесу. Данила слушал, качал головой, соглашался, что ко­мандира надо прежде куда-то пристроить, а потом уж идти к своим, но взять Баталова отказался.

— Я, брат, сам побаиваюсь.

— Хоть бы доктора найти. Посмотрел бы, долго ли он проживет...

— Доктор у нас есть.

— Далеко он?

— Сбегай, Анюта, к Герасименям. Пусть придет Людмилка. Только старикам ничего не говори.

...Поздней ночью они отправились в лагерь. Дьячков ша­гал впереди, раздвигая кусты. За ним, босиком, налегке, как на прогулку, шагала Людмила Герасименя. Последним шел Данила, нес на плече тяжелую, с красным крестом сум­ку и большую корзину с провизией.

Над лесом стлался туман. Сквозь редкие просветы вид­нелось блеклое, но чистое, без единой тучки, небо. Крупная роса холодила ноги. Согревала только быстрая ходьба.

В лагере спали. Тимохин улыбался во сне и, не раскры­вая рта, что-то шептал. Дьячков осторожно ткнул его сапо­гом в бок. Солдат, не понимая, что происходит, вскочил, привычно нащупал возле себя винтовку. Увидев Дьячкова, зевнул.

— А черт бы тебя побрал, помешал... Такой, брат, сон видел... — И, заметив чужих, умолк.

— Кто болен? — спросила Людмила.

— Командир наш,— ответил Тимохин и кивнул на маленький шалашик, спрятанный и папоротнике.

— Помогите разбинтовать,— на ходу бросила Людмила

Пришлось разбудить Саханчука. Тот подозрительно по смотрел на Данилу, потом на Герасименю и спросил у Дьячкова:

— Где ты их подцепил? Не выдадут?

Дьячков промолчал. Может, и Саханчук перестал бы доверять, если бы ему всыпали, как Дьячкову.

Людмила осторожно разматывала окровавленный бинт и незаметно отворачивала нос.

— Что, доктор, невкусно пахнет война? — спросил Саханчук.

— Не болтайте лишнего,— отрезала Людмила.

Плечо и грудь Баталова — сплошная рана, красная, с багрово-синими краями. Людмила осторожно тронула натянутую и потому тонкую, как бумага, кожу. Баталов застонал, открыл глаза.

— Давно перевязывали?

— Давно. Бинтов, доктор, нет.

— Инфекцию занесли. Эх вы, санитары!

— Не до инфекции было.

— Котелок есть? Сейчас же вскипятить воды.

Саханчук ответил за всех:

— Днем жечь костер опасно. Могут заметить,

— Что ж, пусть умирает человек?..

Тимохин молча взял котелок, стал спускаться к ручью. Саханчук и Дьячков разожгли огонь. Людмила не торопя и, достала из сумки пинцет, несколько индивидуальных пакетов, бутылку хлорамина.

"Ишь ты какая спокойная,— подумал Данила.— Вот тебе и Людмилка... А Валенда еще собирался ее к стенке ставить".

Пока закипела вода, Баталов совсем очнулся и удивленно смотрел на девушку. Всходило солнце, и лучи его про­никали сюда, под кручу. На деревьях поблескивала роса, горела на солнце самоцветами. И все это — белокурая де­вушка, розовые лучи солнца, чистое небо и серебристая роса — сливалось в одно, словно в сказке. Казалось, за одну ночь совершено большое путешествие в другой мир, пре­красный, чарующий.

— Как вы себя чувствуете? — будто между прочим, спросила Людмила у Баталова.

— Теперь хорошо. Откуда вы?

— Хоть и хорошо, а потерпеть придется. Почему так запустили рану?

От этого ласкового упрека Баталов действительно почув­ствовал себя лучше.

— Потерплю, доктор. Для вас потерплю.

У девушки дрогнули ресницы, левая бровь удивленно приподнялась.

— Будете терпеть для себя.

Людмила завернула в марлю и осторожно опустила в ки­пяток шприц и иголки.

— Кто мне поможет?

— Я побаиваюсь,— признался Тимохин.— Пускай Саханчук.

— Что прикажете? — вскочил Саханчук, по-военному вы­тянувшись в струнку.

— Пока вымойте руки. Вот мыло и полотенце. Пошли вместе.

— Ну и девка!..— Тимохин смотрел восторженно вслед Людмиле.— Где ты ее, Васька, откопал?

— Это он,— кивнул Дьячков головой в сторону Дани­лы.— Сперва отдубасил меня, потом с этой красавицей свел.

Тимохин недоверчиво хмыкнул.

— Загибаешь...

— Спроси сам.

— Немного было,— признался Данила.

Тимохин захохотал, потом, услышав страшную историю о директоре школы, помрачнел.

— Живого резали? — Он, похоже, не верил всему, о чем рассказал Дьячков.

— Думаешь, мертвого?..

— Да их же, гадов, как собак, бить надо.

— А в деревню боимся и нос сунуть.

Вернулись Людмила и Гришка Саханчук. Людмила от­купорила бутылочку, смочила марлю. В воздухе запахло спиртом.

— Вытирайте руки,

— Жалко, доктор, такое лекарство каждому из нас бы пригодилось...

Баталов сжимал зубы, закусывал нижнюю губу до крови и старался заглянуть доктору в глаза. Они сами просили пощады. Людмила старалась быть серьезной, даже жесто­кой. Ловко, точными движениями тонких пальцев делала операцию.