Огненный азимут

За всю дорогу до Тишковки Макар Сидоренок запомнил только встречу с тремя переодетыми немцами. Больше ни­чего уж не помнил: ни дорог, ни тропинок, ни деревень, какие он обходил, втянув голову в плечи, словно затравленный волк.

Под утро остановился на тишковском кладбище. Оперся о железный крест и, тяжело дыша, вглядывался в очертания родной деревни. Еще только светало и все вокруг тонуло в мягких сизых сумерках, но глаза Макара видели сквозь эту предутреннюю дымку и колодец с крышкой, и две моло­дые березки под окном, и покосившуюся калитку, которую он недоделал, и сени без дверей, которые зимою заваливало снегом.

Немного отдышавшись, он медленно пошел в деревню. И, только перейдя небольшой овражек и ступив на бывший колхозный двор, почувствовал, что он дома. Как ни хотел утопить его Коршуков, а он выжил и вернулся в свой дом. Ага, вернулся! На, выкуси! Теперь не я тебя, а ты меня будешь бояться.

Вокруг царила тишина. Сидоренок, обивая крупную росу с картофельной ботвы, бежал напрямик к хате. Сладковатый запах ботвы и унавоженной земли опьянял, кружил го­лову.

Дверь была закрыта. Макар постучал, никто не ответил. Подбежал к окну и изо всей силы стал стучать в стекло.

Эхо прокатилось по деревне. На соседнем дворе залаяла со­бака; Сидоренок отскочил за сиреневый куст, словно боялся, что кто-нибудь поймает его за руку. Выглянул на улицу — нигде никого. Обошел вокруг хаты и снова остановился под дверью. И только теперь заметил: хата заперта огромным замком, которым запирают конские путы.

"Сбежала, холера, с ним убежала!.." — мелькнула мысль.

А другая больно кольнула грудь: "Сабинку, дочку, увезла..."

Он сел на пороге, обхватил руками голову, до крови за­кусил губу. Ни о чем не думалось, только звенело в голове, нудно, надоедливо.

В двух километрах отсюда жили его мать и сестра, и он решил идти туда. Поднялся. Увидел соседа Парфила Бобровничего, который ходил по своему двору и со­бирал граблями щепки.

— Вернулся? — спросил сосед так, словно Макар только вчера отлучился из дому.— А твоя с Коршуковым махнула. Коров колхозных погнали. Но проскочат ли?.. Поздненько Станислав Титович спохватился. Боюсь, перехватят немцы.

Сидоренок выругался.

— Сабину она тоже с коровами перед собою погнала?

— Дочка у твоей матери. Ну, а ты как? Отпустили?

— Отпустили... Так отпустили, что голову едва унес.

...Мать обрадовалась, вытирала фартуком слезы. Сестра почему-то дрожала, то ли от утренней свежести, то ли от неожиданной встречи. Сабина спала крепким утренним сном. Когда прошли первые минуты встречи, неразбериха бестолковых вопросов и таких же ответов, коротких, тороп­ливых, Макар подоялся со скамейки и погрозил кулаком в окно:

— Не приведи господь, вернется Коршуков, шкуру с жи­вого спущу... — Он заскрежетал зубами и крест-накрест уда­рил себя руками в грудь.

Сестра вздрогнула, торопливо кутаясь, в платок. Мать замерла у печи, потом бросилась к Макару:

— Сыночек, сыночек, родненький, что ты говоришь? В нашем роду вовек убийц не было. Упаси тебя бог от такого!

Она трижды перекрестила сына дрожащей рукой и вдруг гневно, без православного смирения, задыхаясь, крикнула:

— Прокляну, если что сделаешь! На всю жизнь про­кляну!

13

Управление главного комиссара Поддвинского округа Отто Витинга разместилось в Покровской церкви, на кру­том берегу притока Двины. По ту сторону, на высоком берегу этой мелководной речки, в здании сельскохозяйственного ин­ститута, разместился начальник СС и полиции, подчиненный главному комиссару.

Огромные подвалы еще до революции построенного зда­ния, с его цементными полами, узкими щелками окон, вы­сокими железными решетками, с длинными, всегда темными коридорами, как нельзя лучше подходили для кровавой работы эсэсовцев. Здесь же, во дворе института, в новом учебном корпусе, размещался специальный отряд СД "Вильке 1-а", который подчинялся полиции безопасности и СД.

Само управление полиции безопасности и СД избрало своей резиденцией светлое, с лоджиями в венецианском стиле здание художественного училища. В прилегающем к нему лабораторном корпусе политехникума, где лет четы­реста назад жили монахи-кармелиты, разместилось гестапо. Оба здания стояли на крутом берегу Двины. Их каменные подвалы были словно специально приспособлены для допроса арестованных.

Городской и сельский коменданты из полевой жандар­мерии занимали помещения банка и кожно-венерического диспансера. Их компетенция формально ограничивалась интересами военной администрации, практически же они ведали и городом и районом, занимались многочисленными гражданскими делами.

В центре города, там, где католический костел проткнул небо двумя готическими шпилями, в здании облисполкома разместилась штаб-квартира тридцать четвертой армии. Она пока и распоряжалась судьбою почти миллиона людей, оставшихся в оккупации.