Огнем и мечом

В эту минуту отворилась дверь и в комнату медленно вошел Василий, старший из Курцевичей, которого вела за руку Елена. Это был человек зрелых лет, бледный и худой, с изнуренным и печальным лицом, напоминающим собою лики византийских святых На плечи ему падали длинные волосы, поседевшие преждевременно от несчастья и страданий, а вместо глаз у него были две красные впадины; в руках он держал медный крест, которым осенил комнату и всех присутствующих

— Во имя Отца и Сына, во имя Спасителя и Пресвятой Богородицы! — сказал он. — Если вы апостолы и принесли добрые вести, то будьте благословенны в христианском доме. Аминь!

— Простите, господа, — пробормотала княгиня, — он помешан.

— В апостольских посланиях сказано, — продолжал Василий, осеняя по-прежнему крестом: — "Кто прольет кровь за веру, спасен будет; кто падет за мирские блага, за добычу — будет осужден…" Помолимся! Горе вам, братья, горе и мне, ибо мы вели войну ради добычи! Боже, буде милостив к нам грешным, буде милостив! А вы, мужи, прибывшие издалека, какие вести несете вы? Апостолы ли вы?

Он умолк и, казалось, ожидал ответа. Скшетуский после минутного молчания ответил:

— Далеко нам до такого высокого призвания. Мы только простые воины, готовые пасть за свою веру.

— Тогда будете спасены, — сказал слепец, — но час избавления для нас еще не настал… Горе вам, братья! Горе мне!

Он почти со стоном произнес последние слова, и на лице его отразилось такое отчаяние, что гости растерялись. Елена усадила его и, выбежав в соседнюю комнату, вернулась через минуту с лютней. В комнате раздались тихие звуки, под аккомпанемент которых княжна запела духовный гимн:

       "И днем и ночью молю Тебя, Боже!
       Умерь мои муки и горькие слезы,
       Будь мне отцом милосердным!
       Услышь мою просьбу!"

Слепой откинул назад голову и прислушивался к словам песни, которые действовали на него, как животворный бальзам; с лица его постепенно исчезло выражение муки и ужаса; наконец голова его совсем опустилась на грудь и он впал в полусон, в полуонемение.

— Лишь бы не прерывать пения, так он совсем успокоится и заснет, — тихо сказала княгиня. — Он помешан на апостолах и, как только приедет кто-нибудь, сейчас спрашивает: не апостолы ли?

Елена между тем продолжала петь; ее нежный голос звучал все сильней и сильней, и с этой лютней в руках, с этими поднятыми кверху глазами она была так хороша, что поручик не мог оторвать от нее глаз. Заглядевшись на нее, он, казалось, забыл целый свет и очнулся только тогда, когда раздался голос княгини:

— Довольно уж! Теперь он не скоро проснется, а пока — прошу вас, господа, поужинать.

— Просим откушать хлеба-соли! — сказали вслед за матерью молодые князья.

Розван, как светский человек, предложил руку княгине, а Скшетуский, увидев это, сейчас же подошел к княжне Сердце его растаяло, как воск, когда он почувствовал в своей руке ее руку, и глаза его заблестели.

— Наверное, и ангелы в небе не могут петь лучше вас, — сказав он.

— Вы грешите, рыцарь, сравнивая мое пение с ангельским, — ответила Елена.

— Не знаю, грешу ли я, но знаю наверное, что с радостью дал бы выколоть себе глаза, чтобы слушать постоянно ваше пение. Но что я говорю! Тогда бы я не мог видеть вас, а это было бы для меня самым ужасным мучением.

— Не говорите так Завтра вы уедете отсюда и завтра же, наверное, забудете меня.

— О, этого никогда не будет! Я так полюбил вас, что до конца жизни не хочу знать другой любви и никогда вас не забуду.

Яркий румянец залил лицо княжны, и грудь ее сильнее заволновалась. Она хотела ответить, но губы ее так сильно дрожали, что она не могла вымолвить ни слова.

Скшетуский продолжал:

— Скорее вы забудете меня для этого красавца… Он будет аккомпанировать вашему пению на своей балалайке.

— Никогда, никогда! — прошептала девушка- Но берегитесь его: это страшный человек.

— Что для меня значит какой-то казак, хоть бы даже за ним стояла вся Сечь, если я для вас готов решиться на все. Для меня вы единственное бесценное сокровище, мой свет… Только скажите: ответите ли вы мне взаимностью?

Чуть слышное "да" прозвучало в ушах Скшетуского как райская музыка, и ему показалось, что в его груди сразу забилось по меньшей мере десять сердец… Все просияло в его глазах, как бы залитое солнечным светом. Он почувствовал в себе какую-то неведомую ему до сих пор мощь, ему казалось, что у него за плечами выросли крылья

За ужином перед ним мелькало бледное и страшно изменившееся лицо Богуна, но, уверенный во взаимности Елены, он не обращал на него внимания.

"Пусть не становится мне поперек дороги, потому что я столкну его", — подумал он, и сейчас же мысли его приняли другое направление.