Огнем и мечом

– «По всему Днестру, до Ягорлыка пройдя, не обнаружил я никаких следов. Полагая, что княжна спрятана в Киеве, присоединился к комиссарам, с которыми проследовал до Переяслава. Оттуда, получив нежданно позволение Хмельницкого, прибыл в Киев и ищу ее везде и всюду, в чем мне споспешествует сам митрополит. Наших здесь не счесть – у мещан хоронятся и в монастырях, однако, опасаясь черни, знаков о себе не подают, чрезвычайно тем поиски затрудняя. Господь меня на всем пути направлял и не только охранил, но и расположил ко мне Хмельницкого, посему, смею надеяться, и впредь помогать будет и милостью своей не оставит. Ксендза Муховецкого нижайше прошу отслужить молебен, и вы за меня помолитесь. Скшетуский».

– Слава Господу-Вседержителю! – воскликнул Володыёвский.

– Тут еще post scriptum, – заметил Заглоба, заглядывая через плечо друга.

– И верно! – сказал маленький рыцарь и стал читать дальше: – «Податель сего письма, есаул миргородского куреня, сердечно обо мне пекся, когда я в Сечи пребывал в плену, и ныне в Киеве помогал всемерно, и письмо доставить взялся, не убоявшись риска; будь любезен, Михал, позаботься, дабы он ни в чем не нуждался».

– Ну, хоть один порядочный казак нашелся! – сказал Заглоба, подавая Захару руку.

Старик пожал ее без тени подобострастия.

– Получишь вознагражденье! – добавил маленький рыцарь.

– В i н с о к i л, – ответил казак, – я й о г о л ю б л ю, я н е д л я г р о ш е й т у т к и п р и й ш о в.

– И гордости, гляжу, тебе не занимать, многим бы шляхтичам не грех поучиться, – продолжал Заглоба. – Не все среди вас скоты, не все! Ну да ладно, суть не в этом! Стало быть, в Киеве пан Скшетуский?

– Точно так.

– А в безопасности? Я слыхал, чернь там крепко озорничает.

– Он у Донца живет, у полковника. Ничего ему не случится: сам б а т ь к о Хмельницкий Донцу под страхом смерти приказал его беречь пуще глаза.

– Чудеса в решете! С чего это Хмельницкий так возлюбил нашего друга?

– Он его давно любит.

– А сказывал тебе пан Скшетуский, что он в Киеве ищет?

– Ясное дело, он же знает, что я ему друг! Мы и вместе с ним, и поврозь искали, как не сказать было?

– Однако же не нашли по сю пору?

– Не нашли. Л я х i в там еще тьма, и все прячутся, а друг про дружку никто ничего не знает – отыщи попробуй. Вы слыхали, что там зверствует черный люд, а я своими глазами видел: не только л я х i в режут, но и тех, что их укрывают, даже черниц и монахов. В монастыре Миколы Доброго двенадцать полячек было, так их вместе с черницами в келье удушили дымом; каждый второй день кликнут клич на улице и бегут искать, изловят – и в Днепр. Ой! Скольких уже поутопили…

– Так, может, и ее убили?

– Может, и убили.

– Нет, нет! – перебил его Володыёвский. – Ежели Богун ее туда отправил, значит, приискал безопасное место.

– Где, как не в монастыре, безопасней, а и там находят.

– Уф! – воскликнул Заглоба. – Думаешь, она могла погибнуть?

– Не знаю.

– Видно, Скшетуский все же не теряет надежды, – продолжал Заглоба. – Господь тяжкие ему послал испытанья, но когда-нибудь и утешить должен. А ты сам давно из Киева?

– Ой, давно, п а н е. Я ушел, когда комиссары через Киев ехали обратно. Б а г а ц ь к о л я х i в с ними бежать хотело и бежали, н е с щ а с н i, кто как мог, по снегу, по бездорожью, лесом, к Белогрудке, а казаки за ними, кого ни догонят, всех убивали. Б а г а т о в т е к л о, б а г а т о з а б и л и, а иных пан Кисель выкупил, пока имел г р о ш i.

– О, собачьи души! Выходит, ты с комиссарами ехал?

– С комиссарами до Гущи, потом до Острога. А дальше уж сам шел.

– Пану Скшетускому ты давно знаком, значит?

– В Сечи повстречались; он раненый лежал, а я за ним ходил и полюбил, как д и т и н у р i д н у ю. Стар я, некого мне любить больше.

Заглоба крикнул слугу и велел подать меду и мясного. Сели ужинать. Захар с дороги был утомлен и голоден и поел с охотой, потом выпил меду, омочив в темной влаге седые усы, и молвил, причмокнув:

– Добрый мед.

– Получше, чем кровь, которую вы пьете, – сказал Заглоба. – Впрочем, полагаю, тебе, как человеку честному и Скшетускому преданному, к смутьянам нечего возвращаться. Оставайся с нами! Здесь тебе хорошо будет.

Захар поднял голову.

– Я п и с ь м о в i д д а в и пойду, казаку середь казаков место, негоже мне с ляхами брататься.

– И бить нас будешь?

– А буду. Я сечевой казак. Мы б а т ь к а Хмельницкого гетманом выбрали, а теперь король ему прислал булаву и знамя.

– Вот тебе, пан Михал! – сказал Заглоба. – Говорил я, протестовать нужно?

– А из какого ты куреня?

– Из миргородского, только его уже нету.

– А что с ним сталось?

– Гусары Чарнецкого под Желтыми Водами в прах разбили. Кто жив остался, теперь у Донца, и я с ними. Чарнецкий добрый ж о л н i р, он у нас в плену, за него комиссары просили.

– И у нас ваши пленные есть.

– Так оно и должно быть. В Киеве говорили, первейший наш молодец у л я х i в в неволе, хотя иные сказывают, он погибнул.

– Кто таков?

– Ой, лихой атаман: Богун.

– Богун в поединке зарублен насмерть.

– Кто ж его зарубил?

– Вон тот рыцарь, – ответил Заглоба, указывая на Володыёвского.