Огнедева

— Больна она, Невея ее мучает, — отвечала она, загораживая узкий проход священных резных ворот своим довольно крупным телом. — Боровита с ней осталась, гонит из нее болезнь-хворобу. Куда там смотреть, брате, — и мы-то близко подходить боимся. Не дитя малое, знаешь ведь — пока Боровита хворобу не выгонит да на дерево сухое не отнесет, там не запечатает, никому близко быть нельзя, а не то Невея на тебя и перекинется.

— Но ты хоть скажи, сестра, Тепляна она или Дивомила?

— Девушка Гостивитова рода, это могу сказать, — уклончиво отвечала Добролюта.

— Они обе Гостивитова рода! Но все же которая из двух? Ты знать должна, ведь Дивомила, Домагостева дочь, на Прибыниной свадьбе прошлой осенью тут была!

— Не до того мне было тогда, чтобы девиц разглядывать.

— Так дай я сам посмотрю!

— Нельзя никому к ней входить!

Вышеслав напирал, лез в ворота, но Добролюта не шутя преградила ему путь своим телом, ухватившись обеими руками за резные воротные столбы, представлявшие собой идолов богинь-Рожаниц. Выпихивать старшую жрицу племенного святилища Вышеслав все же не посмел. На упрямую сестру он злился, но браниться с ней при скоплении народа не стал, опасаясь, что верх все равно останется за ней. Добролюта была старше его на пару лет, а уродилась такая же крупная и сильная, как и он, и Вышеслав до сих пор не то чтобы робел перед ней, но спорить со старшей сестрой не любил. Да и все четыре сына пошли в нее — крепкие, рослые и упрямые. Теперь они, лбы здоровые, уже с бородами и в полудлинных рубахах женатых мужиков, околачивались рядом, сами как столбы святилища. Добролюта женила всех их лет в семнадцать, без сожалений на свадьбе старшего передав свой женский пояс первой невестке, и с тех пор сосредоточила все силы на службе богиням.

И Вышеславу пришлось отступить. Он отправился восвояси в Словенск, но наказал немедленно дать ему знать, как только можно будет видеть найденную девушку или насчет нее выяснится что-то определенное. От слухов о золотых руках и серебряных ногах он отмахивался. Не в этом суть, будь у нее хоть рога на голове, как у самой Небесной Елени![36] А вот если новой Девой Ильмерой окажется дочь Домагостя ладожского, его давнего соперника, это очень важно! С одной стороны, это хорошо, а с другой — очень плохо, и необходимо было как следует все обдумать.

Вольга же не ушел вместе с ним. Когда словенский старейшина удалился, он упросил Тиховею, занявшую место в воротах, снова позвать к нему Добролюту. Услышав, что зовет ее плесковский княжич, старшая жрица опять вышла.

— Послушай, матушка! — взмолился Вольга, отведя ее в сторону. — Эта девка из леса — моя, со мной приехала. Невеста моя. Я ее оставил, потому что совсем хворая была, хотел у сестры помощи попросить.

— Так надо было сразу к нам в Перынь везти, если такое дело, — заметила жрица, недоверчиво глядя на него. — А то так и померла бы в лесу. Ты ведь умыкнул ее?

Вольга опустил глаза.

— Вот боги и наказали вас! Она своих чуров бросила, а твои ее не приняли — любой лихорадке, любому злыдню из леса она готовая добыча! Ты уж не дитя, лоб здоровый, мог бы сам догадаться! — сурово попрекнула она парня. — Жениться, вон, затеял, а ума, как у кочки в поле! Думаешь, зря матери и бабки обрядов понавыдумывали, обереги вышивают, под паволокой невесту прячут, прежде чем из дому, от своих чуров отпустить? Думаешь, бабьей дурью маемся? Вот она, дурь-то! Загубил бы девку, ни себе, ни другому кому, одному бы Кощею досталась!

Упомянув Кощея, Добролюта естественным образом вспомнила Лелю-Огнедеву.

— Так это правда, что она — Домагостева дочь, Дивомила?

— Не… — начал было отрицать Вольга, но запнулся и не посмел продолжать.

— Наша волхва в ней кровь старшего ладожского рода учуяла. Да и мне самой мерещилось… От Доброчесты Гостивитовны они обе род ведут — и Тепляна, и Дивомила, но в Дивомиле и любшанская кровь есть. Вот ее и выбрали боги…

— Как — выбрали боги? — Вольга с беспокойством вскинул глаза.

— Пламя Огнедевы загорелось. Значит, избрана богами новая Дева Ильмера. Мы пока не объявляем — как она в себя придет, проверим, истинно ли она, а покуда незачем большой шум поднимать.

— Матушка, пусти меня к ней! — снова взмолился Вольга. — Я ее сюда привез, у нее и нет никого больше, кроме меня!

— Покуда не могу, — уже мягче ответила Добролюта. Она видела, что Вольга любит девушку и искренне беспокоится о ней, и смотрела на него уже не так сурово. Конечно, не самое похвальное дело — красть девок, особенно из таких родов, но ведь сам Ярила вкладывает в молодые тела и души это беспокойное стремление, и с волей животворящих богов нельзя спорить. — Сейчас Боровита с ней, никому к ним нельзя. Да и… мы сами еще не разобрались, она или не она наша Дева Ильмера, не нужно никому ее беспокоить. Ведь если да, то она — богиня наша.

— Но я — жених ей, почти муж! Матушка, ну какая из нее Дева Ильмера, если мы… она…