И вот теперь нежданно всплыл на поверхность воспоминаний Игорь, всегда непостижимый и так же, как и они сами, замкнутый в своем собственном пространстве непредсказуемых впечатлений. Совсем как подводная лодка, которая ходила невесть в какую даль и когда-то очень давно безнадежно затерялась во вселенских океанских просторах. Да он, если честно, и сам слишком редко вспоминал старого друга. Как редко вообще думал о прошлом. Не искал встреч с людьми из прежней жизни, и на то было предостаточно причин. Была жизнь до академии, была академия, как неумолимая черта, похожая на глубокую борозду, которую трактор делает в лесу против пожаров. И была жизнь после… И между ним и остальным миром искусственно была воздвигнута гигантская стена, которая со временем окаменела и стала естественной, будто всегда существовавшая каменная гряда высотой в хребет Каракорум. А тут вдруг против воли воспоминания нахлынули на него такой яростной ностальгической волной, захлестнули с головой так бесповоротно, что он отчетливо почувствовал даже запахи прошлого. Приторность ношеных портянок. Насмешливо-невинный и невыносимо кислый запах отвратно приготовленной капусты. Архаический смрад смешанного с грязью мазута, жирными, блестящими каплями стекающего по броне боевой машины. Алексей Сергеевич не заметил, как вошел в непривычно пустую квартиру, стащил с себя короткое пальто, пиджак и галстук, облачил ноги в умиротворяющие уютом тапочки, небрежно налил треть бокала «Хенесси» и, открыв книжный шкаф, совершенно неожиданно для самого себя достал старый, но старательно упакованный в коробку альбом. Прежде чем устроиться в пышной раковине кресла под рассеянным светом торшера, Алексей Сергеевич с несвойственной его натуре вкрадчивой нежностью провел пальцами по оттиснутой серебряной краской надписи «Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. 108-й выпуск». Пальцы собрали с надписи тонкий слой воздушной пыли времени, и теперь явственно проступала облупившаяся краска. Ниже была эмблема ВДВ из золотистого парашюта и двух взмывающих ввысь военно-транспортных самолетов, посредине красовалась вездесущая в те времена звезда. Он взглядом погладил оттиснутые под знаком годы: «1985–1989». Когда Алексей Сергеевич посмотрел на годы, щемящая тоска коротким приступом сентиментальности прокатилась вдруг по нему и так же незаметно схлынула, оставив, как спадающая волна, на поверхности души грязновато-соленую пену. Сколько же лет этот альбом лежал вот так в коробке, и сколько бы он еще пролежал, если бы Игорь вдруг не дал о себе знать? Пять? Десять? А может быть, пятнадцать? Он ведь всегда относился к училищу без лишнего пафоса, даже с некоторой долей обжигающей само-иронии. Такое чувство, говорят, полезно, чтобы не отрываться от земли, но свойственно лишь тому, кто даже внешне осыпанный жемчугом путь протоптал в будничном шествии, бесстрастно щупая руками грязь, без сожаления прикасаясь к горелой каше и грязному белью. Но в эти мгновения его настигло странное чувство, по-детски трогательное и даже откровенно инфантильное, как будто он только что набрал в рот и глотнул горсть битого стекла. Как только оно возникло, Алексей Сергеевич взял бокал и сделал большой, продолжительный глоток, как бы смывая воспоминания. Теперь уже горло и вправду обожгло, но мягким и терпким теплом, которое внутри него распрямилось, распахнулось и стало захватывать его всего. Он снова пожалел, что рядом нет Али. Вот с кем можно было разделить ощущения и говорить безоглядно, не продумывая наперед, где и как необдуманно вылетевшее слово может быть использовано в будущем. Есть женщины, создающие мужчин, рядом с которыми они находятся. Ткут, как ковер, с причудливыми, сложными узорами, наделенными безмерной силой космической энергии. Ибо все, что женщина делает вручную, тщательно примерившись, принадлежит Космосу, пропитано силой Вселенной. Он где-то прочитал об этом. И его Аля была именно такой. Они никогда не говорили об этом, но он хорошо знал могущественную, божественную энергию ее влияния. И она знала и тоже молчала об этом. За исключением буквально двух-трех случаев, когда он робел принимать сложное, таящее ловушки решение. Она тогда говорила: «Не думай о последствиях. Сила моего намерения, направленная во Вселенную, сохранит нас». Она была чудная в эти минуты; детская непосредственность, смешанная с решительностью камикадзе, была написана на ее лице. И он не знал, шутит ли она, или в самом деле верит в то, что говорит. Но все равно ему становилось легче и проще.