Офицерский гамбит

С какого-то времени персональный статус Путина оказался навечно связанным со статусом самой России. А его можно поднять только за счет более слабых государств. Тех, у чьих лидеров невысокий уровень сопротивляемости. На бывшем советском пространстве – это как раз Украина, Казахстан и, в перспективе, Беларусь. Но важный нюанс – явление Путина оказалось неприемлемым для украинской ментальности. Понятие «царь» вбивалось в головы российского народа через мрачные убийства Скуратовых и Ягод, через дикий, варварский произвол царей Грозного и Петра, а потом запечаталось в коллективном сознании россиянина кровавым генокодом. Склонность к кровавым расправам у Ленина трансформировалась в безумное, остервенелое истребление народов у Сталина. И весь этот гигантский кармический груз засел в архетипе русского человека. И хотя демоническое в образе должно быть натуральным, а не надуманным, у Путина это волшебное превращение из среднего человека в выдающегося политика произошло незаметно для глаза обывателя именно благодаря единению с образами прошлого.

Что одному лекарство, другому может оказаться ядом, думал Артеменко, когда его глаз натыкался на вездесущую рекламу пресловутой книги. Возможно, для азиатской России приход деятельного царя, пусть и искусно заретушированного с помощью технологий, вполне приемлемо – слишком долго там производилась обработка массового сознания. Для Украины – очень большой вопрос. Страна, находящаяся одновременно в двух цивилизационно-культурных плоскостях, стала после явления Путина украинскому народу все больше тяготеть к внутреннему расколу. Юго-восток усиленно тянут в империю на правах верноподданных, полукрепостных малороссов, северо-запад и центр отчаянно сопротивляются, отдавая предпочтение западным культурным ценностям, в системе которых человеческая жизнь и благосостояние отдельно взятого индивидуума – не пустой звук.

Но у Украины, спорил с внешним голосом Артеменко его внутренний голос, нет своего адекватного лидера. Нет целостной личности, которая была бы способна предложить реалистичный взгляд в вечность, стратегическое мышление на длительный период времени, объединив мирское и духовное лидерство. Тут, в Киеве, даже сильные личности склонны к местечковости. Оттого здесь доминирует хаос, внутренняя борьба. Оттого тут и Путина многие готовы принять как лидера, хотя и он – всего лишь блеклый фантом.

5

Артеменко тупо взирал все на тот же роскошный письменный прибор из слоновой кости на столе у Никанорова – упряжка все тех же могучих северных собак не изменилась, она неустанно, с завидной прытью тянула свой груз. Эх, любит Модест Игнатьевич север! Наверняка за предсказуемость, надежность этих невзрачных людей и животных, которые привыкли без лишних вопросов тянуть свою жизненную лямку. И таких, как он, Артеменко, Модест Игнатьевич тоже любит за последовательность, за склонность к дисциплине и невозможность отклоняться от траектории, определенной кабинетом начальника.

В это время Никаноров оживленно разговаривал по телефону. Такая незадача: только Артеменко вошел и по предложению хозяина занял широкое и мягкое, обтянутое терракотового цвета кожей стул-кресло, зазвонил телефон. Важная персона, но не более важная, чем сам Модест Игнатьевич. Это было ясно из тона разговора, позы, тембра голоса: хозяин кабинета разговаривал вальяжно, но с соблюдением всех правил беседы равного с равным. То есть с известной долей чиновничьего юмора и без запальчивой категоричности. Артеменко ничего не оставалось, как ждать. Полковник потому и не любил такие моменты – они давали ему возможность убедиться в своей истинной цене, познать свой вес, или, скорее, свою невесомость.

Наконец Никаноров положил трубку в гнездо громоздкого аппарата и повернул к гостю лицо. Его выражение было в этот момент довольным, несколько смягченным, ровно настолько, насколько вообще может изменяться номенклатурная физиономия.

– Алексей Сергеевич, я хочу сообщить вам приятную новость. – Тут Модест Игнатьевич улыбнулся и сделал коронную паузу политического барона, как будто любуясь собой со стороны. А Артеменко успел переварить крамольную мысль. Поразительно, думал он, как за такое короткое время меняется впечатление о человеке; еще вчера Никаноров казался ему полубогом, а уже сегодня он видел всего лишь постаревшего командора, объятого болезненной страстью услужить Хозяину страны и, кажется, лишенного способности радоваться жизни, видеть в ней что-либо еще помимо борьбы за власть. Алексей Сергеевич испытал к нему в этот короткий миг смутное, грустное чувство жалости. А Модест Игнатьевич между тем продолжил с возрастающим пафосом, ошарашивающим гостя: – За ваши недюжинные усилия в Киеве, за ваши неординарные способности при выполнении важного государственного задания на территории Украины вы представлены к высокой правительственной награде…