Офицерский гамбит

Они вдруг удивительно быстро договорились о встрече, как будто и не было почти двух десятилетий, разъединивших их судьбы. Алексей Сергеевич встретит старого друга на Казанском вокзале, и у них будет достаточно времени, потому что никаких командировок в ближайшие два-три дня у него не предвидится, а завтра уже суббота. Он вдруг пожалел, что отправил Алю с дочкой на неделю в Дубай, потому что Аля имела на Игоря особое влияние и могла бы удержать его на несколько дней у них дома. А может быть, уже ничего и не осталось от того влияния, все-таки столько лет прошло… Они с Алей даже ни разу не видели детей Игоря, как и он не видел их уже выросшую дочь. Да что там детей, за почти два десятка лет они лишь несколько раз поговорили по телефону. Оба раза намечались встречи, но случались досадные нестыковки. Судьба, вздыхали они оба. Когда Игорь учился в Москве в общевойсковой академии, которую между собой по-прежнему называли «Фрунзенкой», Артеменко уже вовсю работал во Франции. Когда же они с Алей перебрались в Белокаменную, Игоря опять всецело поглотило ненасытное чудовище под названием «война». «И что ему там, медом, что ли, намазано?» – недоумевала Аля, когда они заводили разговор о старом друге. Вообще, против их встреч существовал какой-то заговор. Даже когда они уже вернулись в Москву, а Дидусь нередко мотался через Москву по своим военным делам, всегда что-то мешало. То Артеменко сам был в командировке в каком-нибудь сером, казавшемся невыносимо затхлым, Брюсселе. То судьба начальственным распоряжением забрасывала его в неприветливый Париж. А потом Игорь Николаевич наверняка еще бывал в Москве, но почему-то предпочитал не звонить… Сначала Алексей Сергеевич переживал из-за этого, но однажды Аля сказала ему с особым ударением на последнем слове: «Все происходит так, как должно быть. Вспомнишь мои слова: вы встретитесь, когда это будет надо». Жена сделала особенное ударение на последнем слове, и он не стал докапываться до его значения, но совершенно успокоился. Что ж, он всегда был настроен на какую-то свою волну, непостижимую для окружающих. И точно также Игорь Николаевич оседлал другую, тоже свою волну, предполагающую одиночное плавание, причем желательно в шторм… Так что с ним было бы непросто двигаться по жизни рядом, даже если бы очень этого захотелось.

Алексей Сергеевич обнаружил себя на автомобильной стоянке возле своего дома, так же машинально поставил машину рядом с Алиным джипом и направился домой. До дома было рукой подать, но, выбравшись из комфортного салона автомобиля, он тут же попал в мерзкий московский март, едкая сырость которого, как радиация, тотчас проникает в каждую клеточку, неприятно и докучливо пропитывая насквозь и добираясь до мозга костей. Проходимец-ветер, извивающийся между высотных многоэтажек, то и дело атаковал шумными, хлопающими порывами. От них в глаза летели едкие игольчатые капельки, не исключено, что сформированные из остывшей городской пыли, смешанной с неохотно тающим снегом и из вредности превратившейся в мутные, коварно атакующие песчинки. Он такую погоду ненавидел, предпочитая либо суровую понятную зиму, либо предсказуемо знойное лето. Хотя, если говорить откровенно, последние годы он не замечал ни погоды, ни смены сезонов – время даже не плыло, а набегало на него все возрастающим темпом событий, перелистываемых временем недель, меняющихся ситуаций, на которые надо было если не мгновенно, то очень оперативно реагировать. Даже сегодня, в пятницу вечером он собирался дома поработать с полученными накануне документами и сопоставить их с некоторыми публикациями в средствах массовой информации. Жаль, что нет Али – он так привык вечер пятницы и субботу проводить с ней, бегло пробежавшись по новостям, чтобы не пропустить чего-нибудь срочного. А уж воскресенье традиционно посвящать работе… При мысли, что сегодняшний вечер он будет в полном одиночестве, у Алексея Сергеевича заныло, застонало внутри. То протестовало его одомашненное естество, истощенное в долгих командировках, которые он любил все меньше. В этом году уж будет двадцать лет, как они вместе, но с каждым годом они ценили данную судьбой близость все больше и больше, словно осознавая, что счастье не может длиться бесконечно, что за него нужно бороться каждый день. И потому они относились друг к другу со все возрастающей нежностью и осторожностью; так способен беречь счастье разве что сказочный кощей, точно знающий, в каком месте находится его смерть.