Офицер: Офицер. Тактик. Стратег (сборник)

— А вы, Всеволод Эмильевич, все переживаете за тот инцидент в НКВД. — Кирилл не спрашивал, он констатировал факт. — Возможно, я проясню некоторые моменты. Искусство не может быть свободным от общества. Ни в каком государстве не может быть искусства, которое явно и прямо противоречит его основным установкам. До поры будет удаваться держать «фигу в кармане» позволяя себе определенные намеки, которые радостно считывают похожие на вас представители интеллигенции. Но вот парадигма власти сменилась, и кто-то из понимающих язык искусства попал на один из спектаклей, допустим «Даму с камелиями». Попал и пришел в тихий ужас. Поверьте, тот ужас, который испытали вы в кабинете следователя — слабое подобие того, что испытали мы, внимательно посмотрев на ваше искусство. Я, конечно, не в курсе всех перипетий той истории, но смею думать, что вам после проверки на ложимере сделали предложение или уехать за рубежи нашей родины, или оставаться, но принять общие правила игры.

— А кто пишет их — новые правила? — буркнул Мейерхольд, ставя пустую чашку на столик.

— Время. — Новиков пожал плечами. — Ситуация на сегодня такова. Против нас — весь так называемый цивилизованный мир: Америка, Британия и пол-Европы. За нас вся остальная планета. И если мы не консолидируем наше общество, то не выстоим.

— Вы сами сказали — цивилизованный мир!

— Я сказал «так называемый», — мягко ответил Новиков. — Неужели мы будем считать многовековую цивилизацию Востока, тот же Китай, Индию, Японию, Иран и другие страны варварской? Нет. Это другая цивилизация, и кстати, во многом более развитая, чем западная. Да, они не умеют так рекламировать себя, как Запад, они не умеют так играть на идеологии, и многое другое. Но вы же образованный человек. Неужели культура Ближнего Востока, включающая культуру семитских племен, может быть названа варварской? Даже цифры, которые весь мир использует в обиходе — арабские. Что до вас лично, то полагаю, что ваши отношения с единоверцами и помощь в различных не всегда благовидных делах и стали той соломинкой, что переломила спину верблюду. Заметьте не чистое искусство, а вполне понятный и приземленный криминал, за который сажают в любой стране мира. Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти не были деятелями искусства, а были простыми рабочими парнями, желавшими только улучшения условий жизни и труда для рабочих Америки. Что не помешало американской фемиде обвинить их в какой-то глупости и приговорить к смерти. Всего лишь за то, что они были профсоюзными деятелями. За то, что они хотели взять немного власти у тех, у кого ее и так много. У нас государство рабочих и крестьян. Это значит, что у нас правит большинство. И меньшинству, какое бы оно ни было, придется подстраиваться. Вы же со своей фигой в кармане выглядели в этой ситуации, мягко говоря, странно.

Вы уж простите меня, Всеволод Эмильевич, за отповедь. Но я действительно уверен, что вы уже сделали очень много для мирового театра, и сделаете еще больше. Просто у вас, не знаю как сейчас, но еще недавно, были сдвинуты приоритеты. Мы строим общество справедливости. Общество, где каждый человек будет чувствовать себя как дома в любой точке Советского Союза. Но дураков не сеют, не пашут — они растут сами, и в ваших силах сделать так, чтобы дураки сидели тихо, а умные работали на благо всего общества. Хотите, прямо сейчас заедем в наркомат, выпишем вам загранпаспорт и разрешение на выезд? Нет? Тогда будьте добры соответствовать.

— Вы вот себя не обижаете, — буркнул театральный деятель, проигнорировав предостерегающий взгляд Дунаевского.

— Даже не думаю об этом, — парировал Новиков. — Просто работаю по восемнадцать часов в сутки. Последний раз был в отпуске лет… — Новиков задумался. — Лет семь назад. Для меня все это — инструмент. Рабочий материал для наилучшего выполнения своей работы. Вы же не думаете, добыв превосходного актера, или жуя на бегу бутерброды из буфета, что балуете себя?

— А еще, — Исаак Осипович ехидно улыбнулся, — за Кириллом Андреевичем больше сорока песен, под которыми я не постеснялся бы поставить свою фамилию. Более того, был бы счастлив, если бы такая музыка мне пришла в голову.

— Так это ваш «Вальс-бостон»? — Мейерхольд на глазах расслабился. — Неделю назад был у Вертинского на концерте…

— Я рад, что вам понравилось. — Новиков кивнул и обратил внимание на мигающий огонек телефона. — Прошу прощения. — Он поднял трубку.

— Товарищ восьмой? — Голос телефонистки, мягкий и грудной, казалось, проникает сразу в подсознание. — Вызов от товарища сто двадцать шесть.

— Соединяйте.

— Кирка, ты куда пропал? — Надя, не обнаружив мужа дома, решила узнать, где пропадает благоверный.

— Привет, солнышко. Да сначала был у руководства, а потом вот предложили посетить премьеру нового фильма. Может, присоединишься?

— Нет, милый. У меня ночные стрельбы, а потом утром вручение знаков отличия лучшим выпускникам снайперской школы. Ты к утру-то будешь?

— Наверное. — Новиков улыбнулся.

— Смотри там, сильно на артисток не западай, и больше трех за раз не охаживай.