Однокрылый

Не выходит каменный цветок у Данилы-мастера. У меня базовое значение жизней получалось равным одиннадцати тысячам четыреста восьми очкам. А у рядового представителя моей расы и пола, того самого пресловутого крестьянина для которого лесной волчонок — хищник поопаснее дракона, толщина шкуры под льняной рубахой составляла бы пять тысяч семьсот четыре жизни. Чего просто не могло быть, так как ломало довольно стройную систему игрового игрового баланса. Или теперь следует говорить «Мироустройства»?

Либо, что-то в этом мире изменилось, а я это благополучно проспал, либо я одна большая ходячая ошибка о двух ногах. Либо… либо я не человек. Последнее было нереальным. Я человек, выгляжу как человек, да и чувствую себя человеком — как бы пафосно это не звучало.

Я конечно мог бы подцепить какой-нибудь вампиризм или ликантропию… У меня даже могла бы возрасти база жизней — но превратись я в вампира, вряд ли бы я так спокойно стоял сейчас под палящим солнышком. А случись мне стать оборотнем — городские кабыздохи, которых на рыночной площади водилось немало, давно бы подняли лай, учуяв поблизости волчью кровь. А ни в кого другого я превратиться вроде бы не мог…

Изменения в механнике ролевой системы грозили такими проблемами в будущем, что думать об этом как-то не хотелось. К тому же в этом случае, то были проблемы глобального масштаба и соответственно касались не только меня одного. А вот наличие «багов», ставшими реальностью компьютерных ошибок переползших в этот мир из его цифровой ипостаси — казалось мне вполне возможным. К тому же их незримое присутствие вполне могло объяснить внезапную потерю памяти и то — каким образом я вообще оказался в «Роще дремлющего планара».

Я быстро проглядел остальные свои характеристики.

«Мудрость — 333».

«Интеллект — 297».

«Харизма — 321».

«Удача — 35!» — на эту строчку я смотрел особенно долго.

Тридцать пять — вполне стандартное для моего уровня значение этой характеристики, в которую не было вложено ни одного очка и которой не было на вещах. Вот только… откуда такое чувство, будто у меня отобрали, что-то важное.

Это даже не относилось к резко уменьшившейся характеристике — просто опять возникло ощущение бессильной злости. Как у играющегося в песочнице малыша, ведерко и совочек которого отнял великовозрастный хулиган, заодно плюнув на уже вылепленные куличики и справив нужду в центре детской площадки.

Я вздрогнул, почувствовав за спиной чье-то присутствие и распахнув глаза, обернулся. В метре от меня, неподвижная словно соляной столб стояла женщина. С головы до пят ее ладная фигурка была закованная в сверкающую на солнце кольчужную броню. Девушка опиралась на длинное копье с крестовым наконечником, а справа на поясе у нее покоился в ножнах короткий одноручный меч похожий на гладий, который она придержала правой рукой за изящную точеную рукоять.

Верхнюю часть лица незнакомки закрывала шаровидная маска, выполненная в виде стилизованного птичьего клюва, инкрустированная золотом и россыпью сияющих на солнце мелких драгоценных камушков. В элегантных ракушках-наушниках, а так же в зажимах расположенных на наплечниках трепетали на ветру аккуратно подобранные один к одному, пестрые черно-белые перышки.

«Лэйло. Ваительнеца», — гласила серебристая именная лента.

Вот так вот! Прямо с двумя ошибками в не таком уж и сложном слове и никакого тебе уровня или тега гильдии.

Я сначала подумал было, что «Ваительнеца» это такая фамилия. Ну, мало ли неграмотных игроков или просто тех, кто из-за занятого кем-то нехорошим любимого ника, вынужден был его исковеркать. Но слово располагалось над лентой, а соответственно было названием класса…

«Странно, мало того, что классы в игре очень редко использовались в женском роде, так еще, чтобы в них пролезли грамматические ошибки…» — подумал я, разглядывая Лейло.

Впрочем «Ваительнеца» занималась тем же самым и откровенно пялилась на меня.

Лейло еще несколько десятков секунд стояла неподвижно, она явно каким-то образом видела меня сквозь непроницаемое, почти зеркальное забрало шлема. Я мог бы, наверное, еще какое-то время любоваться своим отражением в его дутой поверхности, если бы не Дариуш.

— Иван. Твоя знакомая? — спросил он, оставив бесплотные попытки утихомирить разбушевавшегося дворфа, клянущего, на чем свет стоит Марининого ухажера.

Я не успел ничего ответить. Женщина резко развернулась на своих высоких каблуках и так, не проронив ни единого звука, зашагала прочь, чтобы через пару мгновений раствориться в толпе праздношатающихся горожан. Даже наконечник ее копья, стрельнув пару раз в нашу сторону солнечными зайчиками, бесследно исчез в море шапок, шлемов и высоких причесок.

— Без понятия кто это был, — немного запоздало ответил я, — может быть я ей просто понравился…