Одноклассники smerti

Надя

И врачи давно разошлись, и посетителей медсестры разогнали, а больница еще долго не затихала. Надя, уставшая от тишины и одиночества отдельной палаты, обошла весь этаж, понаблюдала за жизнью больных. В холле смотрели телевизор, в пустой столовой резались в домино, у медицинского поста двое мужчин в одинаковых, как у близнецов, тренировочных штанах подкатывались к юной сестричке. В коридоре вдоль стен стоял добрый десяток коек, и почти на каждой лежало по страдальцу. Вот, наверно, кошмар: в духоте, в шуме, на виду у всех, и никакой тумбочки рядом, вещи приходится под кроватью держать. Да и в палатах, куда Надя из любопытства сунула нос, было не комфортней – каждая на шесть человек, без всяких, ясное дело, кондиционеров и с удобствами в конце коридора.

Какой Димка все-таки молодец, что обеспечил ее отдельным боксом – единственным, похоже, на все отделение! И как только он сумел?! Многие бы не отказались приплатить за палату на одного. Но кондиционер и комфорт достались именно ей, Наде.

И Митрофанова, чтобы не искушать судьбу – а вдруг увидят, что она уже вполне ходячая и не очень-то больная, и потребуют, чтобы к народу, в общие условия выметалась, – поспешно вернулась в свою палату.

Вытянулась на постели, включила аккуратный, домашнего вида ночник, пощелкала пультом кондиционера… В голове мелькнуло иррациональное: «Ну и пусть чуть не убили. Зато как в той пословице: друзья в беде познаются. Вон Димочка как беспокоится. И Иришка, хотя и ночь, из своего поселка сорвалась…»

Надя взглянула на часы: начало одиннадцатого. А Ишутиной до сих пор нет, хотя обычно она гоняет на своем «БМВ», словно дьявол. Пробки, что ли, до сих пор не рассосались? Или она по ночным магазинам мечется? Апельсины скупает? А может, ее на входе в больницу тормознули? Хоть и крутая Иринка, но вдруг местная охрана из неподкупных?

Надя даже хотела еще раз звякнуть Ишутиной на мобильник, но удержалась. Чего зря человека дергать? Лучше, пока одиночество и тишина, собственные мозги поднапрячь. И хотя голова, «спасибо» сотрясению и контузии, до сих пор дурная, можно попробовать сложить мозаику из множества деталей, но с ответом на единственный вопрос: « Кому же все это нужно?! »

Степке – исключено.

Соседу Стасику – тоже.

Может быть, они с Леной и Ирой, будучи школьницами, сами того не ведая, обидели кого-то еще?

Но как ни мучилась Митрофанова, а, кроме Ивана Адамовича, никакого потенциального врага она вспомнить не могла. Они с девчонками, конечно, были дуры и хамки, но борзели всегда в меру. Или «по-мелкому», как говорила Ирка Ишутина. И Надя с ней согласна – некому им мстить. К тому же сейчас, спустя десять лет…

Но все равно: один момент прояснить надо.

…И Надя, едва Ирина (часы уже показывали одиннадцать) появилась на пороге палаты, вместо приветствия выпалила:

– Ирусь! Я от тебя не отстану! Скажи. Тебе историк в аттестат пятерку за какие заслуги поставил?..

Лицо подруги (глаза усталые, макияж слегка растекся) мгновенно погрустнело.

– Надька, Надька, – укорила Ишутина. – Ты неисправима.

– Ир. Пожалуйста. Ответь, – твердо повторила Митрофанова.

Но на Ишутину где сядешь, там и слезешь.

– Во-первых, здравствуй, – спокойно произнесла та. – Во-вторых, я дико рада, что ты жива, и вот тебе апельсины. – Она бухнула на кровать яркий бумажный пакет. – Настоящие, марокканские. А в-третьих… – Ира стремительно, как все, что делала по жизни, подошла к изголовью постели, присела на краешек, коснулась Надиной руки, – вот совпадение! Я сейчас всю дорогу о том же самом думала…

Ира прикрыла глаза, покачала головой.

– И что? – поторопила ее Митрофанова.

– Да то, что чепуха это, – раздраженно бросила подруга. – Не историк убийца! Не за что ему нас убивать!

– А по-моему, как раз есть за что! – возразила Надя.

– Ты – как моя секретарша! – окончательно разозлилась Ирина. – Вечно нафантазирует себе всякой ерунды, а потом лезет ко мне с глупостями!

– Ничего себе ерунда! – возмутилась Митрофанова. – И не сравнивай меня с какой-то секретаршей!

– А я говорю: бред! – повторила Ирина. Сбавила тон и сказала: – Могла бы, кстати, давно спросить! На самом деле мне Ивана Адамовича шантажировать было нечем.

– Как?

– Да вот так! Не было у меня пленки. И тогда не было! И сейчас нет.

– То есть как это… не было? – озадаченно уставилась на нее Надежда.

– Да очень просто, – хмыкнула Ишутина. И объяснила: – Я раньше не рассказывала, потому что стыдно. Но сейчас скажу.

Она вздохнула и понизила голос:

– На следующий день после того, как мы наше славное кино сняли, меня директор вызвал. Ну, Николай Валентинович. И открытым текстом говорит: «Я, мол, все знаю, мне историк рассказал». А я еще, дура, пошутила. Вы, спрашиваю, хотите в долю войти? Или будем Ивану Адамовичу коллективный иск за педофилию предъявлять? А директор спокойненько так говорит: ты, мол, Ишутина, можешь предъявлять ему что угодно. Но сначала подумай, что тебе важней. Из школы не вылететь, нормальный аттестат получить и хорошую характеристику в институт – или (он так и сказал) дешевые понты? Ты, типа, можешь хоть десять исков подать, но пленка твоя – все равно не доказательство, а филькина грамота. И если ты посмеешь кашу заварить, уж я-то тебе гарантирую: из школы за все прежние подвиги вылетишь в две секунды. С волчьим билетом.

– Ни фига себе!.. – покачала головой Надя. – Значит, Иван Адамович ему во всем повинился!

– Ну да. Они ведь дружили, чай всегда пили вместе. А я ж все же не Джеймс Бонд, – виновато вздохнула Ишутина. – Да ты и сама, наверно, поняла: строить из себя – я много чего строила, но на самом деле… Страшно ведь против взрослых переть. Да еще и против собственных учителей.

– Еще как страшно, – кивнула Надя.

– Вот я и сдрейфила, – вздохнула Ира. – Отдала директору пленку без звука. И поклялась, что ни словом про эту историю не обмолвлюсь. Ни с кем. В том числе и с тобой, и с Ленкой.

– Я-асно, – задумчиво протянула Митрофанова. – Но пятерку-то в аттестат историк тебе все равно поставил!

– А потому что я идиотка примерная, – отрезала Ишутина. – Виноватой себя, что ли, чувствовала… Раньше-то его историю в гробу видела, а после нашего кино за нее взялась. Чуть не сутками зубрила. Ну и Иван Адамович, видно, тоже чувствовал свою вину. А может, просто портить со мной отношения не хотел… Вот и не придирался, поставил пятерку. Хотя толку от нее мне никакого, я ведь в институт не собиралась, но все равно приятно было…

Ира встала с Надиной постели. Прошлась по крошечной палате. Откинула уголок жалюзи, выглянула в темный больничный двор.

Потом вновь устроилась на краешке кровати. Коснулась Надиной руки и только приготовилась сказать что-то еще, как дверь палаты вдруг распахнулась.

На пороге показалась молоденькая медсестра – та, что час назад сидела на посту и охотно улыбалась в ответ на комплименты больных. Только сейчас вид у нее был строгий. «Будет небось ругаться, что гостей так поздно принимаю», – мелькнуло у Нади.

Она попыталась вспомнить, как именно, Натусенькой или Светусенькой , называл девушку Полуянов. Но мозги, увы, скрипели туго, и Митрофанова еще рта не успела открыть, когда Ира вдруг рявкнула:

– Вы почему врываетесь без стука?!

Медсестра от резкого тона опешила, на глазах – молодая ведь совсем – даже слезы выступили.