— А вот скажи еще: у Степана в школе друзья были?
— Да был один, — пожала плечами Надька. — Такой же доходяга. Васёк Пшеницын.
— Из вашего класса? — навострил уши журналист.
Сегодня ведь, пока Надька на работе была, он раскопал в дальнем ящике стола ее выпускные фотографии. Долго вглядывался в напряженные лица одноклассников, читал фамилии под снимками. И никакого Пшеницына вроде бы среди них не было.
— Нет, он из параллельного, — тем временем ответила Надежда. — Они со Степкой на шахматах сошлись. Вечно, помню, трепались про всякие гамбиты да трехходовки. — В ее голосе прозвучало нескрываемое презрение.
— А я почему-то всегда считал, что ты шахматы уважаешь, — улыбнулся Дима.
— Шахматы уважаю. А дохляков — нет, — отрезала подруга. И строго добавила: — Дим, я, вообще-то, готовлю, а ты процессу мешаешь. Или иди отсюда, или лук порежь.
Он поспешно покинул кухню и, пока Надежда шипела луком и скворчала мясными отбивными, быстренько загрузил на лэп-топе свои базы данных.
Василиев Пшеницыных в Москве оказалось немало, но в Свиблове проживало только трое. А двадцать семь лет было лишь одному из них. Будем надеяться, это тот самый и есть.
Полуянов переписал в блокнот его домашний телефон и повел носом — отбивные, судя по всему, только что схватились поджаристой корочкой.
Он крикнул в сторону кухни:
— Надь! Ужинать скоро будем?
— Через десять минут! — откликнулась она. — Иди пока хлеба порежь!..
Семья, блин, семья. Вкусно — но так предсказуемо…
— Нет, Надька, мне еще один звонок надо сделать! — отмазался журналист. Закрыл от соблазнительных запахов и Надиных ушек дверь и набрал номер Пшеницына.
Недовольный женский голос ответил ему после первого же гудка.
— Могу я поговорить с Василием Пшеницыным? — бархатно поинтересовался Полуянов.
— Он спит, — отрезала дама.
Самое, конечно, время спать — ранний вечер, Дима в кои-то веки домой точно по КЗоТу явился.
— И когда он проснется? — кротко спросил журналист.
— К восьми должен. Ему на смену к девяти, — сухо пояснила собеседница.
«До чего трогательно! — возликовал про себя Полуянов. — Кто-то еще в ночную смену работает!»
Он сказал тетке, что перезвонит через часик, и отправился дегустировать Надюхин ужин. А между салатом и нежной отбивной как бы между делом он спросил:
— Надь! Помнишь, ты мне про Степанова друга говорила, про того шахматиста, Пшеницына? Он что, на заводе работает?
Та аж поперхнулась:
— Я говорила, что на заводе?!
— А что? Самое, по-моему, место для доходяги. Чтоб в настоящего мужчину превратиться, — усмехнулся журналист.
— Да ладно, Дим. Соцреализм сейчас не в почете, — улыбнулась Митрофанова. — А Пшеницын в казино работает.
— В казино?
— Ну да. Он ведь всегда играть любил. Хоть в шахматы, хоть во что. Карпова с Каспаровым из него не вышло — только и остается теперь смотреть, как другие играют. В смысле, карты им сдавать, — хмыкнула Надежда.
— А ты, Митрофанова, оказывается, язва, — задумчиво сказал Дима.
— У тебя учусь, — пожала она плечами. Лукаво улыбнулась и добавила: — Чтоб ты со мной не заскучал! — И предложила: — Хочешь еще отбивную?
Отказываться Дима не стал.
Доходяга Пшеницын на встречу с журналистом согласился без проблем. Предложил встретиться сегодня же, в десять вечера. Сказал:
— Время самое удобное. Я как раз дилеров на ночную смену заряжу и стану посвободней. Сможем с тобой спокойно кофию тяпнуть.
Полуянов не сильно разбирался в казиношной иерархии, но раз человек «заряжает» дилеров, значит, не такой уж он и доходяга. К тому же обычный, заурядный служащий приглашать на рабочее место журналиста не осмелился бы — вдруг начальство его не одобрит? А Пшеницын, видно, сам себе начальник. Неплохо устроился выпуск 1997 года! Ирина Ишутина носит титул самого молодого в стране риелтора, ее школьный знакомый заправляет в казино. Да и Надюха не сегодня завтра станет начальницей зала в крупной библиотеке, а там и до зама директора недалеко.
«Один я — несчастный, нищий журналюга», — ернически подумал Полуянов, копаясь на полке, где лежали галстуки. Дорогих среди них было — раз, два и обчелся, да и те заляпанные. Но нужно все же подобрать. Российские казино — это, конечно, не Монте-Карло, но прилично выглядеть не помешает.
Наконец он остановился на шелковом, довольно понтовом, от Массимо Дутти. Позвал Надьку, чтоб повязала.
— Куда это ты намылился? — подозрительно спросила подруга.
Врать Дима не стал:
— В казино. С твоим Пшеницыным буду встречаться.
Надино лицо окаменело:
— С Ва-аськой?
— А что? — насторожился журналист.
— Да ничего, — взяла себя в руки Надька. И буркнула: — Чувствую я, он тебе наговорит. Имей в виду: это то еще брехло.
— А чего мне остается делать? Ты ведь ничего не рассказываешь! — пожал плечами Дима.
— Да я тебе уже все рассказала!
— Нет, не все, — покачал он головой. И пристально взглянул ей в глаза: — Вот скажи, ты со Степаном спала ?
— Что я — дура? — возмутилась Надя. — Нужен он мне сто лет!
Но ее глаза предательски заметались.
«Наверняка спала, — подумал Дима. — Ах ты, тихушница!»
И пока подруга пребывала в растерянности, задал следующий вопрос: