Погодка действительно подкачала: ранний февраль, противный сумрак, ледяная снежная крупа, мгновенно обращающаяся в грязь.
— А чего мы вырядились! — снова хихикнула Ирина. — Особенно ты, Ленка, хороша. В белых-то брюках! Как пингвин.
— Сама ты пингвин, — беззлобно откликнулась Коренкова. — Это, между прочим, концертный костюм. Точная копия Нины Риччи.
— С Черкизовского рынка, — закончила Ишутина.
— О, идея! — радостно воскликнула Надя. — Тут до консы как раз недалеко! Пойдемте, может, туда сходим? Вдруг кто интересный выступает?
— Нет, только не это! — закатила глаза Ишутина. — И так настроения нет, еще не хватало слушать, как скрипки пиликают!
— Колхозница ты! — упрекнула Надежда. И вопросительно взглянула на Лену.
Но идея с консерваторией не вдохновила и вторую подругу.
— Да ну, — буркнула Коренкова. — Дома эта музыка задолбала! — И пожаловалась: — Маманя вообще осатанела, скоро меня к роялю цепью прикует. К тому же она целых три абонемента на фортепьянные концерты купила, достает теперь, чтоб я не пропускала. По своей воле — не пойду!
— Не угодишь на вас! — вздохнула Надя.
Ей сегодня было особенно холодно и грустно. Холодно потому, что переться в субботу вечером в центр Москвы в цигейковой, протертой на локтях шубе Надя сочла неуместным и теперь отчаянно мерзла в более-менее приличном демисезонном пальто. А грустно из-за того, что нынешним вечером к мамуле в гости приехала тетя Женя — ее подруга и мать сногсшибательного красавца Димы Полуянова, студента факультета журналистики МГУ. Но если раньше Димочка всегда передавал своей, как он говорил, «подружке Надюшке» какие-нибудь милые сувениры, а то и сам, к неописуемому счастью младшей Митрофановой, маму сопровождал, то сегодня тетя Женя фальшивым голосом сказала:
— Дима велел тебе кланяться.
То есть, значит, он даже не вспомнил про нее и наверняка проводит сегодняшний субботний вечер в шикарной, изобилующей длинноногими красотками компании. А она, Надя, последней лохушкой мерзнет на сияющей огнями Большой Дмитровке. И даже сосиски в тесте себе позволить не может, потому что мамуле опять зарплату задерживают, а на билет в театр — если бы получилось купить по разумной цене — ей обещала Ирка одолжить. Но не просить же у Ирки еще и на сосиску!..
— Во идея, Ирун! — тем временем осенило Ленку. — А давай у твоего бати опять машину стырим! Ну и вернемся сюда. Будем рассекать по Тверской и петь… — И она хорошо поставленным голосом вывела: — А я ся-а-аду в кабриолет! И уе-е-еду куда-нибудь!
— Садысь, красавица! — немедленно откликнулся на ее а капелла проезжавший мимо кавказец на ржавой «четверке».
— Пошел ты! Сначала «бумер» купи, — отбрила девушка и повернулась к подругам: — Давай, Иришка! Или слабо?
— Фигню какую-то говоришь, — разозлилась Ишутина. — Когда мне было слабо?
— Да ну, девчонки! — запротестовала осторожная Надя. — Одно дело, когда мы по району гоняем, — и другое дело ехать сюда, в центр. Тут же менты на каждом углу, а у нас ни у кого прав нет!
— Ой, испуга-ала! — насмешливо протянула Ирина. И назидательно произнесла: — К твоему сведению, за езду без прав по закону полагается… лишение этих самых прав. На два месяца. Разве не бред — если их все равно нету?
— Да здесь и водить стремно, — не сдавалась Надя. — Смотри, движение какое! Я, например, не решусь…
— Кто б сомневался, что ты не решишься! — хмыкнула Ира. — Трусиха! И зануда!
А Лена изрекла:
— По-моему, в вождении, как и в музыке, нахальство нужно. У нас как: если ноты забыл — не дай бог останавливаться! Помнишь, не помнишь — все равно надо переть, как танк. Играй, что играется. Сколько раз бывало: даже суперпупержюри не въезжает, что ты бред лабаешь. Они ведь не вундеркинды, все партитуры в памяти не держат… И на дороге похоже. По главной ты едешь, не по главной — рули вперед. Другие ж водилы не самоубийцы. Пропустят.
— А если другой ездюк такой же нахальный окажется? — прищурилась Надя.
— Значит, не повезло, — философски подытожила Коренкова.