Я сбрасываю с себя одежду и иду в душ, чтобы смыть эту усталость и непонятность от всего происходящего. Вода омывает моё тело и лицо, я согреваюсь. Кайф. Мог бы так вечно простоять. Наслаждение сиюминутного блаженства. Вся история жизни – лишь бегство от одного такого наслаждения к другому. Все вечные ценности настолько глобальны и эпохальны, что они даже не замечают тебя, им на тебя наплевать. Ты им следовать должен, а им на тебя наплевать. Немного несправедливо, не правда ли? А маленькие ценности и радости, как этот вот душ сейчас или чашка кофе поутру, они здесь с тобой, они помогают тебе наслаждаться. И в чём же тогда прикол глобальных ценностей? В том, что тебе придёт какое-то озарение на смертном одре, и ты станешь дико просвещённым? Не кажется ли вам, что будет уже малость поздновато? Мы постоянно во что-то верим, на что-то надеемся. Вот завтра всё обязательно исполнится, чудо произойдёт. А потом, когда чуда не происходит, мы переосмысливаем его, говорим ну вот оно и чудо: прожили как-то, сделали что-то, и вот теперь оказалось, что всё правильно, так предначертано и, на самом деле, действительно, всё необходимое дано и, собственно, всё хорошо. Занавес. Бред. Что это за херня?! Почему с такой лёгкостью предаются детские мечты. Почему не замечаются маленькие радости? Мы вечно куда-то идём, а когда доходим, то видим огромный баннер с надписью «Молодец, дошёл!». И всё. Мы спрашиваем себя: «И что?». В ответ тишина. Только дополнительные вопросы: «а ты сюда шёл?», «ты точно сделал всё правильно?» Ведь если ты шёл сюда и сделал всё правильно, то должен получить ответы, что-то как-то прояснить для себя. Ты же не просто шёл, а ГЛОБАЛЬНО, ЭПОХАЛЬНО. А там баннер: «Молодец, дошёл!». Что было по пути, ты же уже забыл, в этом же не было СМЫСЛА ВЕЛИКОГО. Можешь попытаться вспомнить и поностальгировать. Молодец, дошёл. Жизнь-то она сейчас и сейчас же. Хорошо тебе сейчас, значит, хорошо всё, плохо, значит, попробуй переделать в хорошо. Усложнения ни к чему не приводят. Можно повздыхать о прошлом, оно было. Можно помечтать о будущем, оно будет, наверное, скорее всего. Но жажда сейчас лишь понятна. Жажда жизни, ощущение радостей, пусть маленьких и сиюминутных, но настоящих. Воспоминание о радости, мечта о радости – не то же самое, что радость. Испытай её, насладись ею. Не пытайся запротоколировать, запомнить.
– Эй, ты здесь? – Лена заходит в номер.
– Да-да, – пытаясь перекричать шум воды, отвечаю я, – сейчас иду.
– Не торопись, я пока налью чего-нибудь выпить. Ты как, будешь?
– Давай. Там на столе, что-то, вроде, оставалось.
– Ага, вижу.
Сиюминутные радости, временные анестезии. Убегая от действительности и глобальности, укрываемся в нашем маленьком полуразрушенном замке, запираем двери на засов. Напиваемся и держим оборону от атакующих событий и предчувствий. Завтра наступает сегодня, вчера уже было, у нас есть только сейчас.
Глава 26
Художественный вымысел рождает в голове самые яркие краски. Он резонирует с душой, сердцем, звенит внутри нас, орошая дивным светом прекрасных временных иллюзий. Оставаться в них огромное наслаждение. Звучат лучшие отрывки лучших произведений лучших авторов, они сплетаются в фонтаны лучезарной энергии вдали от хаоса, разрушения и кошмара. Создаётся собственная альтернативная вселенная, которая ощущается совершенно реально. Эти сны в сладком забвении и полном отрешении от хода дел мирской суеты раньше постоянно окутывали нас, теперь же они стали редки и, тем самым, очень ценны. Хотелось бы верить, что это обволакивающее ощущение не растворяется и уходит из наших жизней, а просто концентрируется, чтобы выплеск был сильнее и направленнее. Раньше мы совершенно не замечали этих снов, они были сами собой разумеющимися, были нормой жизни. После пребывания в буднях мы погружались в ночное исследование внутренней вселенной, затем просыпались, и снова был обычный день, а потом снова ныряли с головой во сны. Мы летели, держась за руки, смотрели по сторонам и улыбались тому, что происходило вокруг и с нами. Сейчас мы уже не созерцаем их с тем же завидным постоянством и начинаем ценить каждую возможность такого путешествия.
Мы лежали с Леной под одеялом, когда сквозь пасмурные облака начали прорываться солнечные лучи. Они проходили сквозь оконные занавески и прыгали нам на глаза, пытаясь разбудить. Отмахиваясь и отворачиваясь от них, мы пытались сохранить остатки сна ещё хотя бы на несколько минут, но ничего не получалось, и пробуждение становилось неизбежным.
– Доброе утро, – открыв один глаз, сказал я новому дню.
– Доброе, – отозвалась Лена, – который час?
Я потянулся, посмотрел на часы, было десять минут двенадцатого.
– Мы проспали почти до полудня, думаю, пора вставать, – говорю я.
– Да, сейчас, – отвечает Лена, привстаёт на кровати, я смотрю на неё. Она похожа на такого милого совёнка с растрёпанной шевелюрой и заспанными глазами. Такого очень дорого моему сердцу совёнка.