Однажды в СССР

Он последним всходит на трап винтокрылого трудяги Ан-24, бросает сумку в хвостовой багажный отсек, поднимает глаза и встречается взглядом с совершенно непрофессиональной, чуть смущённой и оттого очаровательной улыбкой молоденькой стюардессы. Она почему-то пристально его рассматривает. Он с удовольствием отвечает ей тем же. Синеглазое, курносое, в россыпи веснушек лицо в сочетании с красивой формой, подчёркивающей стройность фигурки, вызывает непреодолимое желание познакомиться. Как Олег это делает? Так просто и естественно. У него же какой-то ступор, смущение, вот-вот краска зальёт лицо.

К счастью, девушка сама приходит на помощь – оказывается, она приняла его за музыканта из популярной молодёжной группы. Никогда бы не подумал, что быть музыкантом – так круто. Начинает по-честному разубеждать, вроде бы преуспевает в этом, но какая-то чертовщинка так и скачет в огромных голубых глазах. Она совершенно забыла о своих обязанностях, и взлёт они встретили всё в том же багажном отсеке, отделённом от салона лишь занавеской. Незаметно переместились на сами чемоданы. Там было удобнее убеждать друг друга в собственной правоте.

«Чудо» случилось и продолжалось почти весь недолгий полёт до Пензы, пока голос командира корабля, извещающий о скорой посадке, не вернул их к действительности. Пассажиры этого рейса обошлись без леденцов и воды, а он навсегда влюбился в небо и понял, что такое популярность.

Вот и улицы родного города. После разлуки они воспринимаются иначе. Смывается повседневность, что ли. Теперь ты – гость. Любимый, долгожданный, но – гость. А они становятся частью твоей истории. Вот тут ему впервые разбили нос. А здесь случился первый поцелуй. И сейчас уже не разберёшь, что оказалось более волнующим.

Основанная когда-то как засечная крепость для обороны от набегов кочевников, Пенза быстро оказалась в глубоком тылу и военной, и общественной жизни. А оно и неплохо. И жили, и растили и хлеб, и детей. И дети получались хорошие. Ладные и красивые. Особенно девочки.

Дома хватило двух часов. Чтобы пообедать и получить порцию материнской любви. И бегом на улицу. К друзьям. Так хочется увидеться, узнать все новости, самому поделиться.

Друзья заметно повзрослели. Но эта взрослость почему-то прочно ассоциировалась у них с бутылкой. Он, конечно, тоже не был трезвенником, как полугодом ранее. Но всё же, но всё же. Пили в Пензе как-то иначе. Невкусно, на его столичный взгляд. Тяжело, много и быстро. Закуской не заморачивались. Торопясь достичь состояния агрессивной невменяемости. Как следствие, на некоторых висели условные сроки, а парочка буйных передовиков – Бильман и Джин – уже чалились по недетским статьям. Об этом в основном и были разговоры. Кого как приняли в зоне, надо ли наступать на полотенце, заходя в хату, и что важнее – ботать или кулаками работать. По всему выходило, что базар важнее, но большинство почему-то предпочитали кулаки.

Он проставился по случаю приезда – у друзей юности деньги водились редко. Пили на детской площадке под грибочком. Было холодно, поэтому долго не брало. Но упорства им было не занимать. В какой-то момент все заговорили разом. Почему-то было безумно интересно слушать других и очень важно высказаться самому. В самый разгар этого плебисцита они стали свидетелями атмо сферного явления. А именно – на заснеженной тропинке в облаке морозного пара показалась фигура в полосатой больничной пижаме, со стриженной налысо головой и в шлёпках на босу ногу. Это был не кто иной, как Женя Чугунов, больше известный как Чугун или Джин, который вообще-то должен был «париться», но в данный конкретный момент валил из «дурки», где, в свою очередь, косил от тюрьмы.