Однажды темной зимней ночью…

Он вспоминает день, когда впервые решился взять Мейбл за руку – маленькую и бледную, не больше, чем у ребенка! – и как она ахнула, должно быть потрясенная такой близостью между ними.

Нет, это не может быть его жена, уговаривает себя Виктор, но узнает ямочку на подбородке, мягкие очертания рта, морщинки в уголках губ. Нет, он прекрасно отдает себе отчет в том, что видит, как и в том, что видел днем на пляже: его жену в море, смеющуюся с этим – этим существом. Другой на его месте уже ворвался бы в комнату, вцепился хозяину в глотку, вышвырнул на улицу жену-распутницу. Но Виктор не испытывает ярости, он раздавлен, он потерян, он в замешательстве. Горло сжимается от внезапного желания разрыдаться. Руки покорно висят вдоль тела. Он отступает назад, ноги заплетаются, он чуть не падает. Бредет к столу и воровато открывает альбом Мейбл. Как она гордилась, когда в первый раз показывала ему свое сокровище! Этих комнатных собачонок и томных спаниелей, которых она так любила вырезать! Он дюжинами посылал ей открытки со всякими терьерами и волкодавами, зная, как она обрадуется, как будет дрожать над ними.

Он зажигает свечу, переворачивает толстые страницы альбома. С последних страниц на него взирают какие-то диковинные гибриды, существа, чьи тела составлены из разрезанных картинок с животными. Монстры. Он мигает раз, другой, подозревая, что зрение играет с ним шутки. Но нет, вот лапа котенка, куриный клюв, хвост собаки, перепончатые утиные лапы. Из всего этого слеплено некое существо, диковинное, омерзительное. Он захлопывает крышку альбома, тяжело дышит. Как это возможно, чтобы она настолько отличалась от той Мейбл, какой, как он верил, она была, как могла быть настолько помешанной? Или этот жалкий отсыревший городишко пролез ей под кожу, заразил своей отравой?

Звуки в спальне жены становятся громче, безошибочно указывая на совокупление двух тел. И дела им нет, что их могут услышать! Ее «ах», «ах» звучит все громче – он и не думал, что ее хрупкое горло способно издавать такие звуки. Виктор хватает картину, швыряет через всю комнату, тупо наблюдает, как разлетается оконное стекло и кровоточат его ноги там, куда впились осколки. Очнувшись от оцепенения, он пятится, потом бежит. Скорее вниз, по ступенькам, через холл, только бы не задеть свисающих с потолка ржавых лезвий. Его голые пятки уже шлепают по булыжникам улицы. Он вдруг разом успокаивается. Ночная сорочка цепляется за его ноги. В этот глухой час на улицах ни души. Месяц на небе заостряет серебристые рожки. Мысли проносятся в его полубезумном мозгу, и все же одна кажется ему правильной, единственно верной. Да, так он и поступит.

Церковь маленькая, кладбище при ней размерами не больше сада. Он представляет себе великие Вальхаллы, которые его брат усадит своими деревьями в Хайгейте, Абни-Парке, Бромптоне – их Египетские аллеи[45], их склепы, гробницы, вырубленные в склонах холмов, их широкие дорожки с разворотными площадками для экипажей.

А земля-то на могиле совсем свежая, замечает он, громоздится большой кучей. И надгробного камня еще не поставили. Он падает на колени и роет, роет, роет, как собака лапами, ошметки земли летят в стороны. Роет, одержимый инстинктом, беззаветной верой, что так ему и должно поступить, так надо, так правильно. Его руки все в царапинах и ранах, ноготь на одном пальце почти содран. Минуты текут, могильные камни обступают его как ряды гнилых зубов. И лишь звук отбрасываемой земли.

Наконец его руки скребутся по этому. Никакого деревянного ящика. Пропитанный грязью холстяной саван. Он трогает мягкие ноги мальчика, но чувствует под пальцами твердый плавник. Его воспаленное сознание принимает тоненькую детскую ключицу за гладкую ключичную кость его громадины-завра. Его обманули, его громадину подменили. Виктор стонет, в панике раздергивает саван, шарит по мертвому телу. В трюме судна, что уже огибает южные берега страны, покоится не его чудесная громадина, а тело мальчишки. Судно с великой помпой и фанфарами прибудет в Лондон, дощатый ящик вскроют, но найдут внутри никакого не плезиозавра неизвестного науке вида, а труп рыжеволосого мальчишки. Над ним будет потешаться весь Лондон! Королевское общество поднимет его на смех. В «Панче» поместят злые карикатуры на него, его жизнь обернется жалким фарсом…