Одна против всех

— Никогда, Аркадий Викторович, — буркнула та густым басом.

— Вот-вот, и я о том же. — Он оттянул рукой мой подбородок. — Не понимают невежды своего счастья. Ну, поехали…

— Постойте, профессор! — Я напряглась всем телом. — Можно один вопрос?

Он застыл, недоуменно глядя на меня.

— Что еще?

— Вы уверены в своем препарате? Он надежен?

Тот мгновенно оскорбился, кисло скривившись, повернулся к стоявшей за спиной Маше и пожаловался:

— Ты слышала, Маша? Она сомневается…

— Дура, — коротко резюмировала Маша.

— Профессор, вы можете породить чудовище! — выкрикнула я в отчаянии. — Вы ведь ничего обо мне не знаете!

— Спокойно, моя милая, спокойно, мои препараты универсальны. Они проверены на крысах, обезьянах и людях. Результаты просто потрясающие!

— Но я не человек, профессор!

Глаза его округлились, он на мгновение опешил, а потом снисходительная улыбка поползла на его губы:

— А-а, понятно. Мне говорили, что ты якобы умеешь выпускать наружу свои звериные инстинкты, но, поверь, в данном случае это не имеет никакого значения — все клетки человеческого мозга устроены одинаково. Я их изучил, как никто другой…

— Вы идиот, профессор!

— А вот этого тебе говорить не следовало, — посуровел он. — Славик, ты держишь?

— Еще как, профессор! — радостно откликнулся тот, еще больнее сжав мои волосы.

— Тогда поехали…

— Профессор! — вскричала я в последней надежде предотвратить неизбежное. — Хотя бы скажите мне, как это остановить, когда я буду убивать вас?!

— Меня?! — не поверил он, и глаза его стали совершенно безумными. Потом он вдруг убрал шприц от моей шеи и коротко бросил: — Марш отсюда. Все!

Через секунду никого, кроме меня с Мамонтовым, в комнате не осталось. Ученый, убедившись, что они это сделали, повернулся ко мне. В глазах его теперь уже сквозило беспокойство.

— Нельзя убивать того, кто тебя породил, девочка, — зашептал он, наклонившись к моему уху. — Но если эта дикая мысль все же придет тебе в голову, то постарайся запомнить, хотя это и нереально, вот что: я — единственный, кто сможет вернуть тебя к жизни. Ты не думай, я не преступник, я придумал противоядие, но об этом никто не должен знать, слышишь? Иначе погибну я и все те, кого я изуродовал, поняла? Я еще надеюсь, что смогу вырваться отсюда… — Он воровато оглянулся на дверь. — Эти сволочи постоянно за мной следят. Но ты не дрейфь, тебе не будет больно, ты просто перестанешь существовать, и все. Но, если вдруг вспомнишь себя, знай: только я, только я, только я смогу тебе помочь. — Он вдруг нежно провел рукой по моей щеке. — Честно говоря, я сам тебя боюсь, девочка. То, что мне рассказали о тебе, не входит ни в какие рамки, да я и сам вижу, что в тебе живет еще кто-то, мне неведомый. Тебя еще изучать и изучать нужно, но хозяин торопит, ему нужны немедленные результаты, сама понимаешь. Поэтому прости меня, если сможешь, и смирись…

— Вы нехороший человек, профессор.

— Не трави душу, цыпка. Мы ведь с тобой договорились, да? Мне жалко тебя, но и себя тоже жалко. Мне всех вас жалко, еще с тех пор, как мы начали экспериментировать на бомжах и прочем сброде. И запомни одну вещь. — Он склонился ко мне совсем близко, и я почувствовала прикосновение его губ к своему уху. — Мои препараты несовершенны, они держатся только одни сутки. Потом, если не вколоть противоядие, наступает смерть от удушья, и при этом кожа покрывается струпьями, как при проказе…

— Вы очень нехороший человек, профессор…

— Да знаю я! Но ничего не могу с собой поделать — истина проклятая манит.

— Истина или деньги?

— Опять ты за свое? — рассердился вдруг Мамонтов. — Ладно, хватит откровенничать. Я сделал все, что мог. Маша, мы приступаем! — крикнул он, отстранившись от меня. — Где вы там бродите, лентяи?!

Лентяи мгновенно обозначились на пороге и бросились к кровати. Олежек вытянулся в струнку около тележки, Славик опять сграбастал ручищами мои волосы, а Маша замерла в скорбной позе рядом с профессором в ожидании приказов. Тонкая игла вонзилась в мою шею у основания черепа, вся голова сразу будто наполнилась кипятком, и сознание начало быстро ускользать от меня, уносясь в неведомый темный водоворот, в конце которого ждало безумие. Поняв, что теперь уже ничто меня не спасет, я закрыла глаза и почувствовала, как по щекам побежали горячие слезы. Прощай, Мария!

В следующее мгновение какая-то часть моего сознания, которой еще не коснулось воздействие адского препарата, в последней, отчаянной попытке спастись покинула тело, оставив его и Пантеру на растерзание этим кровожадным, беспощадным и алчным людям…

Глава 8