Одиссея стрелка

За окном пел черный мальчишка, рокотали, идя на посадку, самолеты, вернувшиеся с Атлантики, тревожно завывали те, которым предстояло лететь через Сахару.

Опять сны. Арабы, закутавшись в лохмотья, гонят верблюдов по периметру летного поля на фоне «либерейтеров», ждущих, пока их загрузят бомбами. Два «митчелла», все еще горящих на бразильском берегу. В одном из них Фрэнк Слоун, а над ним кружит Уайтджек, который перед самым полетом сказал ему, что переспит с его женой. И переспал. Холмы вокруг Иерусалима, крутые, каменистые, пыльные. Тускло-зеленые ряды оливковых деревьев, разбросанных по склонам, жмущихся к земле в поисках спасения от жаркого дыхания пустыни; рокот «митчеллов» среди ущелий Голубого хребта, охота на оленей, выстрелы; они летят домой из Италии, держась ниже кислородного барьера, под ними Средиземное море такой голубизны, какую в Америке не увидишь; в наушниках – грязные песни парней… впереди отдых в Александрии в ожидании прилета остальных; девушка из Флашинга, Лонг-Айленд, идет летним вечером рука об руку с Новаком в Кони-Айленд.

Его разбудил Уайтджек. Он проснулся не сразу. За окном было темно, в глаза бил электрический свет. Над ним склонился Уайтджек, осторожно его тормоша.

– Я подумал, что вам это будет интересно, – говорил Уайтджек, – ваша фамилия в списках, на доске объявлений. Сегодня вы улетаете.

– Спасибо, – сказал Стаис, смутно ощущая признательность за то, что его вытащили из мешанины обрывочных и горьких снов.

– Я взял на себя смелость и расписался против вашей фамилии в списках,

– продолжал Уайтджек, – не придется лишний раз идти на поле.

– Спасибо, – сказал Стаис, – вы очень добры ко мне.

– И еще, – говорил Уайтджек, – сегодня кормят жареным цыпленком.

Над этим стоило подумать. Стаис немного проголодался, однако, прикинув, сколько сил надо затратить, чтобы встать, надеть ботинки и пройти сто ярдов до столовой, он решил перемочь чувство голода. – Спасибо, – сказал он, – я, пожалуй, полежу. Что слышно о ваших ребятах?

– Эскадрилья здесь, – ответил Уайтджек.

– Это хорошо.

– Все, кроме одной машины. – Уайтджек присел на край его койки. Голос его был тих и невыразителен. – Кроме машины Джонни Маффета.

За многие месяцы службы в военно-воздушных силах, проведенных на аэродромах, куда не всегда возвращались машины, Стаис научился одному: в таких случаях лучше ничего не говорить. Ему было всего девятнадцать, но это он уже знал. Поэтому он лежал молча.

– Они потеряли ее из виду в облаках на вылете из Асенсиона и больше не имели с ними связи. Шанс все же есть, – проговорил Уайтджек, – самолет может появиться в любую минуту. – Он поглядел на часы. – У них еще есть в запасе час и сорок минут.

Сказать было попросту нечего, поэтому Стаис молчал.

– Одно время, – проговорил Уайтджек, – Джонни Маффет вроде бы собирался жениться на моей сестре. Может, оно и к лучшему, что не женился. Быть в близком родстве и вместе принимать участие в бесконечных «развлечениях» военно-воздушных сил – занятие не самое приятное.

Уайтджек замолчал и глянул на свой живот. Намеренно неторопливым движением он расстегнул пояс, потом затянул его с такой силой, что лязгнула пряжка.

– А цыпленок был совсем недурен, – проговорил он. – Вы уверены, что не хотите есть?

– Поберегу аппетит до маминых лакомств, – ответил Стаис.

– Моя сестра была здорово влюблена в Джонни, – сказал Уайтджек, – вот попомните мое слово: вернется он домой после войны, устроится, и она его окрутит. Перед самым моим отъездом она пришла ко мне и попросила дать ей десять акров на северной стороне моего участка и три акра леса на строительство дона. Я сказал о'кей, я не против.

Он опять замолчал, мысленно представляя себе те десять акров холмистых нагорных лугов в Северной Каролине и три акра корабельного леса.

– Сплошь дуб и сосна, из которых можно поставить прекрасный дом. – Из всех людей на свете я бы больше всего хотел поселить у себя на участке Джонни Маффета. Я знаю его двадцать лет, шесть раз мы дрались с ним на кулаках, и все шесть раз я его бил – и все же заявляю это.

Он встал и подошел к своей койке. Потом вдруг вернулся.

– Кстати, – сказал он тихо, – все это между нами, сержант.

– Конечно, – сказал Стаис.

– Сестра сказала, что она с меня шкуру спустит, если я когда-либо расскажу Джонни, что для него уготовано. – Он чуть улыбнулся. – Женщины удивительно самоуверенны в каких-то вопросах, – сказал он, – и я так никогда ни о чем ему и не намекнул, даже когда надрался до чертиков и бегал нагишом по центру города Тампа в три часа утра, распевая «Кэйси Джонс».

Он вытащил из своего рюкзака сигару и задумчиво раскурил ее.

– Просто удивительно, до чего привыкаешь в армии к дешевым сигарам.

– Я пробовал курить, да бросил, – сказал Стаис. – Подожду, пожалуй, пока стану постарше.

Уайтджек тяжело сел на свою койку.

– Думаете, вас снова отправят воевать?

Стаис уставился в потолок.

– Я бы не удивился, – ответил он. – Ведь я вполне здоров. Просто устал.

Уайтджек кивнул, медленно затягиваясь. – Кстати, вы слыхали разговор насчет лейтенанта?

– Слыхал.