Одиссея Квинта Лутация Катула

Тимофей Алёшкин Одиссея Квинта Лутация Катула

Исторический рассказ[1]

Солнце над Римом тихонечко катилось по ясному летнему небу. Не было видно ни тучки, ни птицы. Любой авгур бы подтвердил, что все знамения в тот день боги явили самые благоприятные и не то, что беды, даже и неприятностей ничто не предвещало.

Квинт Лутаций Катул подошёл к дому и приказал привратнику открыть дверь.

— Не открываю, господин, — ответил привратник.

Катул оторопел. Он оглянулся по сторонам — мол, глядите, квириты, что творится, — но поблизости на улице, как назло, никого не было. Катул в упор посмотрел на привратника и медленно, чуть не по слогам, повторил:

— Открой дверь.

Раб замотал головой, так что цепь зазвенела.

— Не могу, господин, — сказал он жалобным басом. — Госпожа запретил.

— Открой дверь твоему господину! — это вышло у Катула уже довольно громко. Всем известно, что Квинт Лутаций был человек кроткий, но тут уж он начал сердиться.

Раб за окошком прятал глаза, громко сопел, пригибал бритую голову, как-то даже вилял плечами, он весь был само раскаяние и почтение, но с места не двигался. Катул поднял руку и сделал шаг к привратнику.

— Прибью, — сказал он. Раб отступил.

— А госпожа сказал, что убить, — ответил он. Катул с поднятой рукой шагнул ближе, привратник отступил и исчез из виду. Потом его вытянувшееся лицо опять вынырнуло, уже поодаль.

— Я тоже убью, — сообщил ему в окошко Катул, — обратно в гладиаторы продам.

— Ты не убить, господин, ты хороший. Ну, продать, ну что же. А госпожа сейчас убить, она Батту приказал.

Катул несколько запоздало решил воззвать к разуму раба.

— А ты впусти и в каморку спрячься, — негромко сказал он, — А я войду и Батту прикажу тебя не трогать, и тебе ничего не будет.

За стеной только шумно вздохнули.

Катул хотел заорать на мудилу, и уже набрал было воздуха, но, слава великим богам, одумался. Он сейчас на всю улицу завопит, и тут уж точно весь Рим узнает, что Квинта Лутация Катула Капитолийского, одного из первых сенаторов, сына славного победителя кимвров, бывшего консула и понтифика несчастный привратник, галл и раб, не пускает в собственный дом! Ну уж нет, надо делать вид, что всё в порядке.

Вот блядство! Совсем недалеко от дома, у начала лестницы Кака, Катул встретил Гая Фабия, вышел из носилок поговорить, да и отправил Вилия и носилки домой, чтобы не ждали. Так бы приказал носильщикам перелезть и открыть дверь, а теперь при себе нет никого. Этот, как там его, негодяя, Рик, что ли, секретаря с рабами, получается, впустил, а хозяина не впускает. Что же там Муммия такое затеяла?

Катул выдохнул и повернулся спиной к дверям. Он принял скучающий вид и обвел взглядом улицу. Один квирит уже остановился было полюбопытствовать неподалёку, но теперь, видно, решил, что смотреть не на что, и пошёл своей дорогой. Хорошо ещё, что время было позднее, за полдень, и все клиенты и просители из маленького портика у дверей дома уже разошлись.

Квинт Лутаций почувствовал себя словно бы голым — он остался совсем, совершенно один. Как любому римлянину на его месте, Катулу, оказавшемуся в необычном положении, очень хотелось посоветоваться хоть с кем-нибудь, прежде чем приступить к действию. Но не прохожих же звать на совет о том, как в собственный дом попасть!

Катул постоял немного и медленно зашагал по улице. Он с серьёзным видом рассматривал стены собственного дома. Мол, хозяин вышел, своё недвижимое имущество, рес манципи, осматривает, а вы что подумали?

Да и было на что посмотреть. Дом Катулов был из первых на Палатине. Большой дом — только выходящая на улицу стена длиной в двести футов. И богатый. Всё главное, конечно, внутри, за стенами не видно, но сами стены — высокие, недавно оштукатурены. Окон нет — дом достаточно большой, чтобы проемов в крыше хватало для освещения. Крыша крыта сплошь красной черепицей, без этих новомодных узоров. Катул как раз глядел на черепицу и прикидывал, что только до крыши футов восемь, без лестницы не перелезешь, даже если тогу скинуть (на глазах соседей! какой будет урон достоинству!). Впрочем, зачем ему лестница, он и так в свой дом войдёт. Вот здесь прямо и войдёт.