Одинокие сердца (ЛП)

У Малфоя потемнело в глазах. Когда же он снова смог разглядеть буквы, то перечитал постскриптум ещё раз, и всё, что раньше казалось странным, встало на свои места: ребёнок из его сна, внезапные недомогания Гермионы, её нелогичное поведение, отказ от вина во время ужина. Как только головоломка сложилась, Люциус в гневе вскочил и с оглушительным грохотом одним взмахом руки снёс со стола всё, что там находилось.

«Чёрт! Ведьма беременна и ничего не сказала! И я, старый дурак, даже не заметил».

От охватившего его бессилия Малфой начал рушить всё вокруг, и библиотека наполнилась звуками бьющейся посуды и ломающейся мебели. Только когда грудь сдавили тиски, а воздух с хрипом стал проходить в лёгкие, Люциус остановился и попытался отдышаться. В голове калейдоскопом крутились зловещие образы: сон, в котором он держит истекающую кровью Гермиону, и момент на кладбище, когда она борется, схваченная Долоховым.

Приложив невероятные усилия, Малфой заставил себя успокоиться, чтобы хладнокровно оценить ситуацию и найти возможный выход. И тут, услышав мерное тиканье старинных часов, он словно очнулся и понял: время не ждёт, действовать надо быстро. Взвесив все «за» и «против», он уничтожил постскриптум, а письмо вместе с несколькими нужными вещами забрал с собой и немедленно дизаппарировал из усадьбы. У него в запасе было только два часа и чертовски много работы.

Где-то в Ирландии

Пять часов утра, почти через десять часов после похищения Гермионы

Малфой стоял на небольшой полянке, окруженной пышной зеленью пробуждающегося ото сна леса. Вокруг было удивительно мирно и спокойно, и только Люциус, превратившись в комок нервов, ждал, когда Долохов соблаговолит раскрыть себя. Он почувствовал его присутствие несколько минут назад и теперь напряжённо сканировал периметр на предмет наличия сообщников. Серые глаза его смотрели всё так же холодно, только более глубокий цвет радужки и тёмные круги выдавали волнение.

— Приятель, вот мы и снова встретились, — послышался отвратительный голос. — Ну что же, давай сюда палочку и деньги и разойдёмся, довольные друг другом.

В ту секунду, когда Малфой увидел Долохова, ненависть обжигающей волной окатила его внутренности, и он изо всех сил сжал кулаки, чтобы не сорваться и не убить этого подонка. Только мысли о Гермионе, о том, что она по-прежнему находится в опасности, остановили его от расправы.

— Не так быстро, Антонин. Сначала отведи меня к ведьме.

Эмоции и адреналин зашкаливали, поэтому его охрипший голос в тишине и утреннем спокойствии леса прозвучал особенно угрожающе. Люциус попытался дышать глубже, чтобы успокоиться и удержать на лице коронную малфоевскую холодность. Правда, с каждой минутой владеть собой ему становилось всё трудней.

— А, так это всё-таки твой маленький ублюдок угнездился в её животе, — мерзко прошипел негодяй. — Так и быть, пойду на некоторые уступки новоявленному папаше: как только вернёшь палочку, сразу и увидишь свою сучку.

Получив желаемое, Долохов сразу же взял Малфоя за руку, и спустя мгновение они стояли на пороге грязной, тускло освещённой, убогой хижины. В глубине её Люциус разглядел закрытую дверь. Не дожидаясь разрешения, он двинулся туда, но был остановлен возгласом Антонина:

— А-а, приятель… Деньги вперёд.

Всё это время противники держали друг друга под прицелом волшебных палочек. Не отрывая взгляда от Долохова Люциус громко позвал:

— Гермиона!

И тут же услышал приглушённый закрытой дверью голос, который он узнал бы из тысяч других.

— Я здесь.

Малфой облегченно вздохнул и, бросив мешок с галлеонами Антонину, зарычал, не в силах больше сдерживать отвращение:

— Убирайся! Убирайся, или, клянусь Мерлином, я убью тебя!

Долохов схватил деньги и уже собирался уйти, но в последний момент остановился и лениво протянул:

— Кстати… Приятное уточнение: именно моя Авада убила твою жену, Люциус… Жаль, с сучкой-грязнокровкой поиграть не удалось… Твой мелкий ублюдок чуть не взорвал мне внутренности, как только я попытался слегка поразвлечься.

Остатки выдержки, чудом сдерживающие Малфоя до сих пор, рухнули, и он бросился на Долохова со страшным рёвом.

Безумный смех прозвучал в воздухе, и, прежде чем Люциус имел возможность схватить подонка, Долохов исчез.

Малфой тут же ринулся в лачугу, всей мощью навалился плечом на запертую дверь, и та в считанные секунды рассыпалась кучей гнилых деревянных досок. Он не использовал палочку, потому что ощущал жизненно важную необходимость физически уничтожить что-нибудь. Поспешно шагнув в мрачную темноту логова, Люциус охрипшим голосом позвал:

— Гермиона!

Секундой позже она была в его объятиях и дрожащим голосом шептала:

— Люциус… Люциус…

Малфой попытался разглядеть, в каком она состоянии, но в каморке было слишком темно, поэтому он спросил:

— Ты в порядке, Гермиона?

— Да, да, я в порядке.

И она прижалась к нему, запутавшись пальцами в волосах, а неровное тёплое дыхание коснулось его шеи.