Одиночный выстрел

Из снайперской винтовки Макарова, оставленной на бруствере окопа, Павличенко очень даже вовремя застрелила молодого румынского офицера, который начальствовал над ротой. Это подразделение изготовилось к нападению на правый фланг первого батальона. Пуля пробила румыну переносицу, и он упал. Гибель капитана, случившаяся на глазах у всех, привела солдат в замешательство. Они остановились метрах в ста пятидесяти от русских траншей.

— Пулемет! — крикнула Люда, обернувшись.

Оба ручных пулемета молчали. У одного заклинило затвор от близкого разрыва мины. Расчет другого почему-то медлил. По извилистому ходу сообщения добравшись до него, Людмила поняла, почему. Первый номер расчета был убит. Второй трясущимися руками менял диск-магазин и никак не мог попасть в нужное углубление на раме пулемета.

— Ну?! — она грозно взглянула на молоденького солдата.

— С-сейчас, т-товарищ с-снайпер! — он резким движением установил диск на место.

«Дегтярев пехотный» заработал. Повернув его короткий ствол направо, Павличенко очередями по шесть-восемь выстрелов расстреливала вражескую роту и сосредоточенно наблюдала, как убийцы сержанта Макарова зарываются носом в зыбучие пески Днестровского лимана.

Само собой разумеется, план господина Антонеску захватать Одессу 15 августа лопнул, как мыльный пузырь. Чапаевцы, занимая рубеж: село Кагарлык — село Беляевка — северное окончание Днестровского лимана, — 10 августа еще обороняли его. Расстояние до Одессы здесь составляло 20–25 километров. Никто не собирался без боя отдавать фашистам пригороды. Однако отступать под непрерывным напором численно превосходящего их противника советским войскам все-таки приходилось. Они отступали медленно, сокращая длину фронта, уплотняя боевые порядки.

Так, по приказу командования 54-й стрелковый полк перешел в сводный отряд комбрига Монахова. Кроме «разинцев», в него зачислили Первый полк морской пехоты, сохранявший в обмундировании традиционные черные бушлаты и бескозырки, а также 26-й полк НКВД, который состоял в основном из пограничников, солдат мужественных и умелых. «Погранцы» тоже не пожелали расставаться со своими особыми головными уборами — фуражками с зелеными тульями. Потому их окопы зеленели среди желто-серой солончаковой степи, как трава весной.

От берегов Днестровского лимана, изученных, освоенных, обжитых, «разинцы» перебрались на северо-восток, к станции Буялык. Здесь наступала Первая бронедивизия румын, поддерживаемая пехотой Третьего и Пятого вражеских корпусов. Поначалу им сопутствовал успех. Но затем движение фашистов к Одессе замедлилось. В ожесточенном бою у деревни Черногорка морские пехотинцы забросали бутылками с зажигательной смесью три румынских танка «LTvz. 35». Остальные повернули назад. Пехоту, следовавшую за ними, выкосили русские станковые и ручные пулеметы.

Между моряками и пограничниками даже возникло соревнование: кто больше спалит этих румынских танков, неуклюжих и медлительных. Вперед вырвался третий батальон 26-го полка. Когда к огневой позиции взвода лейтенанта Вихмянина приблизились пять «LTvz. 35», то храбрые «погранцы» четыре из них уничтожили сразу: подбили гранатами и бутылками с зажигательной смесью.

Однако отряду комбрига Монахова не хватило сил удержаться на позициях у Тилигульского лимана. Румыны, к которым присоединились части 72-й пехотной дивизии немцев, напирали очень сильно. Потому к И августа 1941 года наша линия обороны проходила уже у соседнего е ним Аджалыкского лимана. Через два дня бои начались еще ближе к Одессе, на восточном берегу Куяльницкого лимана, где стойко сражались батальоны «разинцев». Им помогали метким огнем бойцы 134-го артиллерийскогаубичного полка. Но с должной силой отвечать противнику они не могли: снаряды приходилось экономить. Зато совсем не думали об экономии боеприпасов вероломные захватчики…

Немецкий фугасный снаряд угодил в бруствер окопа. 11с прямо перед Людмилой, но сбоку от нее. Ударная волна разбила в щепы любимую винтовку, саму Павличенко отбросила далеко на дно траншеи и присыпала землей. Однополчане нашли снайпера в бессознательно состоянии, вместе с другими ранеными погрузили в санитарную повозку и отправили в тыл. Очнулась Людмила уже в госпитале, который располагался в Одессе.

Целыми днями она молча смотрела в окно на сад, где иод порывами морского ветра качались ветки яблоневых и грушевых деревьев, трепетали желтеющие листья, падали на землю созревшие плоды. Она ничего не слышала, и эта беззвучная картина приближающейся осени почему-то успокаивала, наводила на размышления. Слух возвращался медленно. Боли в суставах и позвоночнике мучили по ночам. В чисто убранной палате, на хрустящих от крахмала простынях, за сладким и крепким утренним чаем, который подавали ровно в восемь часов и непременно — со сдобной булкой, Люда вспоминала и оценивала многое из своих фронтовых будней. Все она сделала правильно. Но было совершенно ясно, что Макарова в этой круговерти ей не найти, судьбы его не узнать и лучше готовиться к возвращению в родной 54-й стрелковый полк.