Одиночный выстрел

Гости, громко переговариваясь и двигая стулья, начали рассаживаться за столом. Чтобы им сейчас не мешать, Софья и Людмила вышли на балкон и оттуда через распахнутую дверь смотрели в гостиную. Соня коротко рассказывала о каждом из присутствующих. Павличенко слушала ее рассеянно. Однако картина этой вечеринки с нарядно одетыми людьми, столом, уставленным закусками, фарфоровыми тарелками, стеклянными рюмками и фужерами, пришлась ей по сердцу. Она живо напоминала ту прекрасную довоенную жизнь, о какой в окопах Тираспольского укрепрайона Людмила потихоньку стала забывать.

* * *

Места для них приготовили напротив именинницы, но на другом конце стола. Тут все обратили внимание на девушку в гимнастерке защитного цвета. Соня сказала, что ее подруга приехала в Одессу с передовой. Людмиле сходу задали вопрос о положении дел на фронте. Но она отшутилась. Действительно, едва ли гости желали слушать подробный рассказ. Они передавали друг другу то большое блюдо с холодцом, то хрустальную чашу с винегретом. Брат профессора разливал по рюмкам прозрачную, как слеза, водку «Столичная».

Правда, 25 августа Исполком Одесского облсовета установил продажу печеного хлеба, сахара, крупы и жиров по карточкам. Нормы были достаточно высокими. Например, для работников оборонной промышленности — 800 граммов хлеба в день, для других предприятий и учреждений — 500 граммов. Однако продолжал действовать изобильный рынок на Привозе. Там продавалось все, что душе угодно, только цены сильно выросли. Профессор для родной матери не пожалел Денег, не без основания полагая, что такая встреча родственников может оказаться последней.

Разговоры за столом отражали разнообразные тревоги жителей. Радиоприемники у них конфисковали еще в первые дни войны. Советские и партийные газеты публиковали одни победные реляции и рассказы о подвигах солдат.

Румынские самолеты тысячами разбрасывали листовки, оповещавшие о скором вступлении победоносных немецких войск в Москву. Одесситы не верили никому. Они передавали друг другу слух о подходе к городу эскадры — то ли английской, то ли итальянской, — которая должна сделать Одессу вольной торговой гаванью — «порто-франко»…

Кто-то смотрел на Павличенко, не спуская глаз, и этот «кто-то» был Борис Чопак. В суете при поздравлениях он заметил ее не сразу. В гостиной находилось слишком много людей, которые вели себя активно. Красноармеец же из первого батальона 54-го стрелкового полка скромно держалась в сторонке. Теперь приблизиться к ней молодой хирург не мог. Ему оставалась только гипнотизировать Людмилу взглядом, вспоминая их разговор перед ее отъездом в полк.

Она чувствовала его взгляд и сердилась.

Между сыном профессора, так и не поступившим на службу в армию, и снайпером, чей счет уничтоженных врагов приближался к пятидесяти, пролегла, как думала Люда, глубокая пропасть. Никакого сравнения не выдерживал пылкий Борис со спокойным Игорем Макаровым, ее боевым товарищем. Слова о любви теряли для нее всякий смысл рядом с ужасами войны.

Вечеринка шла своим чередом. После первого тоста за именинницу, второго — за ее родителей, царство им небесное, пухом земля, третьего — за ее детей и внуков, в четвертый раз дружно выпили за победу. Поскольку среди присутствующих Павличенко одна была в военной форме, то стали спрашивать ее о том, когда победа наступит. Гости, по большей части медики, считали, будто и она служит в медсанбате. Люда отвечала уклончиво, свою специальность не называла.

Профессор Чопак открыл ее инкогнито:

— Почему, Людмила, вы не говорите нам про уничтоженных вами фашистов?

— Особенно похвастаться нечем, — ответила она в наступившей за столом тишине.

— Ну а все-таки? — настаивал Яков Савельевич.

— Сорок восемь.

— Вот оно как, дорогие друзья! — с пафосом тут воскликнул профессор. — Если б все наши дамы поголовно освоили снайпинг, или, проще говоря, меткую стрельбу из винтовки, то армия захватчиков прекратила бы существование!

Похоже, Чопак-старший пошутил. Однако никто над его шуткой не засмеялся. Совсем не до смеха было одесситам в конце августа 1941 года. В городе появились беженцы из Молдавии, Тирасполя, Дубоссар, Котовска. Они рассказывали горожанам о зверствах немцев и румын. Теперь оккупанты рвались к жемчужине Северного Причерноморья, великолепному городу, возведенному русскими па месте татарской деревеньки Хаджибей.

— Вы заблуждаетесь, — вежливо сказала Павличенко, — далеко не каждый человек может стать снайпером.

Яков Савельевич, которого молчание гостей заметно отрезвило, снова обратился к ней:

— Однако вы им стали.

— Это — стечение обстоятельств…