Одиночный выстрел

В ее речи, литературно правильной, легкой и свободной, блиставшей остроумными замечаниями, оживали бойцы и командиры родного ей 54-го имени Степана Разина стрелкового полка. Сержант Игорь Макаров, награжденный за финскую кампанию орденом Красной Звезды; доблестный командир второй роты Андрей Воронин, поднявший «разинцев» в атаку под Татаркой; командир первого батальона Иван Иванович Сергиенко, похожий на полковника из стихотворения Лермонтова «Бородино»: «слуга – царю, отец солдатам»; младший лейтенант Алексей Киценко, которого она теперь называла снайпером; смелая девушка из первой роты Нина Онилова, любившая станковый пулемет «максим» больше всего на свете.

Когда встреча подошла к концу, комсомольцам вручили подарки: каждому – четыре книги классической русской и советской литературы: Пушкин «Стихотворения», Лев Толстой «Севастопольские рассказы», Фурманов «Чапаев», Серафимович «Железный поток». Задержав Люду у дверей кабинета, Михайлов предложил ей выступить с рассказом о героях второй обороны еще раз, теперь уже на большом митинге на заводе «Компрессор».

– Я не умею выступать с речами на митингах, – сказала она.

– Люда, не скромничайте. Я слушал вас с большим интересом.

– Ну так это здесь, в кабинете…

– Ничего, привыкните. Людям надо рассказывать об этой ужасной войне. Только рассказ обязательно должен быть оптимистичным…

Нельзя сказать, чтобы предложение Михайлова ей понравилось. Но, как многие уцелевшие фронтовики, Люда испытывала чувство вины перед теми своими однополчанами, кто сгинул в адском огне. Называя их имена снова и снова, она словно возвращала героев из небытия. Ведь те, о ком помнит народ, на самом деле живы…

Ее деятельность на новом поприще складывалась успешно и доставила снайперу Люде много знакомств в Москве. Главное место, естественно, принадлежало Николаю Михайлову. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ не скрывал симпатии к Павличенко. К тому же им часто приходилось вместе, на его машине и с его шофером, выезжать на разные общественные мероприятия. Людмила не откликалась на ухаживания главного комсомольца, держалась скромно, замкнуто, ни с кем никогда не кокетничала и старалась поскорее вернуться в комнату, которую ей дали в семейном общежитии Народного комиссариата обороны на улице Стромынке. Там она предавалась своим печальным размышлениям, перечитывала любимый роман «Война и мир», писала письма в Удмуртию. Матери жаловалась на страшную тоску и просила ее приехать в Москву хотя бы на месяц. Старшую сестру Валентину спрашивала о здоровье драгоценного Моржика.

Кроме Михайлова еще один известный деятель вдруг стал претендовать на ее внимание. Главное управление политической пропаганды РККА, точнее, его отдел информации и печати, направил к снайперу талантливого писателя, драматурга и журналиста Лавренева с поручением быстро создать о Павличенко небольшую брошюру для популярной серии «Фронтовая библиотека краснофлотца», которую выпускал «Военмориздат».

Конечно, имя Бориса Андреевича Лавренева Людмила знала. Она читала его знаменитую повесть «Сорок первый» и даже видела кинофильм по ней, снятый в 1927 году. Оба персонажа этого произведения: диковатая фабричная девчонка Марютка, боец красногвардейского отряда, и утонченный интеллигент поручик Говоруха-Отрок, а также конфликт между ними – отчасти показались ей надуманными. Особенно сейчас, когда у нее в руках целый год была хорошая снайперская винтовка. Вопрос о том, как поступить с врагом, пытающимся бежать, мог занимать младшего лейтенанта не более полминуты. Он решался просто, плавным нажатием указательного пальца на спусковой крючок «трехлинейки».

Какую-такую новую Марютку ожидал встретить в кабинете первого секретаря ЦК ВЛКСМ литератор, избалованный успехом у публики, – неизвестно. Навстречу ему шагнула красивая молодая женщина, довольно рослая, стройная, спортивного телосложения, с отменной армейской выправкой, в новенькой офицерской гимнастерке, с правительственными наградами на груди. Борис Андреевич растерялся. Все-таки хладнокровных фронтовых убийц – именно так называли снайперов некоторые его коллеги по перу – он представлял себе несколько иначе. Возможно, обветшалые образы Гражданской войны, которую Лавренев провел в закаспийских степях в схватках с басмачами, еще довлели над ним и мешали быть объективным. Писатель никак не мог найти верного тона в разговоре, и Людмила Михайловна подсмеивалась над ним, но не дерзко, как она умела, а вполне интеллигентно.

Она не ответила прямо и точно ни на один его вопрос.

С пустым блокнотом Борис Андреевич отправился восвояси.

Между тем договор с издательством был заключен, аванс выплачен, время сдачи рукописи неумолимо приближалось. Не зная, что делать дальше, Лавренев пожаловался на снайпера Люду в Главное управление политической пропаганды РККА. Там пообещали разобраться и вскоре действительно дали ему телефон общежития Наркомата обороны, где Павличенко обитала. Писатель позвонил, она согласилась на вторую встречу.