Одиночный Дозор

Варя прошлась мимо столиков, налила себе минеральной водички, отправила в рот канапе из терпкого французского сыра, увенчанного глянцевой маслиной, и уселась на диванчик в углу под торшером. Отсюда она могла безнаказанно разглядывать присутствующих. Дресс-код все-таки оказался не обязательным. Среди поэтов обнаружился парень в грязной желтой толстовке и пожилая женщина в мятой юбке, стоптанных ботинках и растянутой трикотажной кофте, схваченной на груди массивной брошью. Но эти все же выглядели исключениями. Большая часть публики была одета прилично, если не сказать разодета в пух и прах. У Вариной соседки по сдвоенному диванчику висела на шее массивная золотая цепь.

Варя вздохнула, поискала глазами Кирилла и встретилась взглядом с благообразным старичком, который ее беспардонно разглядывал. Он молодецки вскочил, схватил микрофон и, не отводя от девушки заблестевших глаз, поднес его к губам.

Недотрога, тихоня в быту,
Ты сейчас вся огонь, вся горенье.
Дай запру я твою красоту
В Темном тереме стихотворенья.

Старичок медленно приближался, улыбаясь между четверостишиями голливудской фарфоровой улыбкой.

Посмотри, как преображена
Огневой кожурой абажура
Конура, край стены, край окна,
Наши тени и наши фигуры.
Ты с ногами сидишь на тахте,
Под себя их поджав по-турецки.
Все равно на свету, в темноте,
Ты всегда рассуждаешь по-детски…

(Б. Пастернак)

Варя действительно подумывала, не забраться ли на диван с ногами. На диванчике напротив белокурая красотка, скинув туфли, положила ноги на колени кавалеру и блаженствовала, откинув голову на мягкий подлокотник. На фоне публики, которая вела себя раскованно, если не сказать развязно, Варя казалась себе чопорной и чужой, точно девочка, которая надела взрослое мамино платье, туфли на шпильках и незваной пришла на вечеринку. Стихи и музыка сливались для нее в какой-то странный, почти сладкий звон в ушах, голова кружилась. Приближающегося Кирилла она видела сквозь дрожащую дымку. И совсем-совсем не слышала, о чем он беседует со своим спутником.

— Зачем ты сюда ее притащил? У нас лицензионный клуб.

— Ну, перестань, дружище, не первый раз, не последний. Кто из нас без греха? Я же знаю, у тебя найдется лишняя лицензия? Или ты перестал выманивать их у наивных юнцов в обмен на донорскую кровь?

— Дело не в лицензиях, Кирилл. Ночной Дозор в ярости из-за того, что мы ускорили инициацию некоторых членов клуба и расширили наши ряды. За нами следят.

— За всеми следят. Мы живем в мире тотальной слежки с момента заключения Великого Договора. Я бы мог оставить ее здесь и навещать. Я был бы тебе очень обязан… мы могли бы навещать ее по очереди. Что скажешь?

— Только не сейчас. Ситуация обострилась донельзя.

— И твой ответ «нет»?

— Нет, Кирилл. Не здесь. Забирай девчонку, и проваливайте. У меня нет для тебя ни лицензии, ни лишней комнаты, ни лишней жертвы. Я не собираюсь прикрывать тебя в этот раз именем Дневного Дозора. И будь осторожен на улицах — Светлые усилили патрули.

— Это что, угроза?

— Предупреждение. Нынче без регистрационной печати ты долго не проходишь, а донорскую кровь такой гурман, как ты, пить побрезгует. Зря ты вернулся в Москву, Кир. Литературный институт — это, конечно, неплохое прикрытие, но времена нынче не те.

— Это мы еще посмотрим! — прошипел Кирилл.

Он вернулся в зал и грубо оттолкнул плечом старика-чтеца, заставил его замолчать и позабыть о Пастернаке и о возможной легкой добыче в лице случайной гостьи.

Варя чуть растерянно и бесконечно преданно посмотрела в глаза своего избранника.

— Заскучала? — спросил Кирилл и тепло улыбнулся.

И он начался — волшебный вечер! Лились стихи и музыка, Кирилл больше не отходил от Вари ни на шаг, не прошло и получаса, как он обнял ее так, словно она была единственной женщиной мира, достойной крепких мужских объятий. Он блистал остроумием и в прах разносил нелепые стихи прилизанных юнцов, которые, закатив глаза, надрывно читали скучные баллады. Он высмеивал порочных дев, затянутых в черный латекс, и разодетых неудачниц, завывавших о любви.

Варя растворялась в нем. Варя знала, что рано или поздно он перед ней раскроется, и это случилось. Варе хотелось мчаться с избранником на край света…

Микрофон взяла бледная как полотно молодая девушка и тихим болезненным голосом объявила название стихотворения:

— Посмертная жизнь.

Варя тихонько фыркнула.

Раскачиваясь из стороны в сторону, девушка шептала, словно в забытьи:

Все сплетено и Тьма, и Свет.
Тень голода крадется в тени,
Как зимний ледяной рассвет
Среди кладбищенских видений…

— Какая пошлость, какая напыщенная банальность! Давай сбежим отсюда, — прошептал Кирилл Варе на ухо.