Одиночество в сети. Возвращение к началу

– Скучно здесь очень. Орднунг[45] еще жестче, чем в твоей Германии. Студенты все умеют, но очень мало думают, – сказал он, когда она спросила о Сингапуре. – Но это расскажу, когда вернусь в Польшу, скоро, через пару месяцев. Но не за тем же я разбудил тебя ночью, чтобы обсудить уровень высшего образования в азиатских странах, правда?

А потом спокойно, без эмоций начал рассказывать о своем друге, который только во время развода узнал, что рожденная в браке десятилетняя дочь не является его дочерью. Для него это стало шоком, но только на мгновение, и оказалось малосущественным по сравнению с тем, что случилось дальше: суд лишил его права видеться с дочерью на том основании, что он не был ее биологическим отцом. Судья прислушалась к доводам матери, потому что поводом для развода стала супружеская неверность мужа, и судья, сама разведенная именно по этой причине, была широко известна своей исключительной строгостью к таким мужьям.

– То, что девочка, – говорил он, – не от него была зачата, ему было, как бы ты правильно сказала, один хрен. Потому что любовь не зависит от сперматозоида, а отец – это то звание, которое дают не гены. Точно так же, как можно перестать быть матерью, даже если ты точно все свои гены передала ребенку. Уж кто-кто, а ты об этом знаешь лучше других. Это от него у меня эта информация, потому что он этим интересовался – каждый двенадцатый польский отец может, не зная того, воспитывать ребенка, зачатого от другого мужчины. Каждый пятый тест в одной частной компании опровергает отцовство. Каждый пятый! То есть это не какой-то единичный случай, хотя каждый такой случай – это отдельная трагедия.

Игнаций не стал выяснять, как Надя докопалась до всей этой информации. И о книге тоже не стал спрашивать. В этом был весь ее дядя. Если она не сообщила ему подробности, значит, так она хотела – чтобы он знал только самые важные моменты. Но тот факт, что другие могут, по крайней мере, имеют возможность разгадать тайну матери Якуба, обеспокоил его. Если такое случится, это может стать для Якуба громом средь ясного неба. Особенно, если он узнает обо всем от недоброжелателя. С другой стороны, Игнаций согласился, что вероятность, что кто-то когда-то расскажет это Якубу, невелика. Однако, случись такое – это ляжет грехом бездействия на ее совести.

– Не думаю, что ты поступила правильно, написав этому ученому. Во-первых, ты разбередила старую рану, а во-вторых, внесла сумятицу в его жизнь. Как ты представляешь себе вашу встречу? О чем ты спросишь его? Ты поедешь туда одна или со своим парнем? Если без него, то полученная информация еще большим бременем ляжет на тебя.

– Я написала ему спонтанно, не задаваясь этими вопросами. Я просто уверена, что в ту ночь в том отеле была зарегистрирована мать моего парня, но был ли там зарегистрирован ученый, я не знаю. И хотела бы спросить его об этом.

– Не могу представить, чтобы ученый не спросил, откуда ты все это знаешь. И что тогда? Скрыла бы от него, что есть такая книга?

– Не думаю, что он не знает о ней. Да и автор, скорее всего, знаком с ним, ведь без знаний о жизни этого ученого такую книгу не написать. Разве что этим ученым окажется сам автор, который вплел историю своей жизни в биографию совершенно другого человека.

Игнаций не стал давать никаких советов:

– Потому что ты уже не маленькая девочка, когда старшие знают про тебя больше, чем ты про себя. Ты сама должна решить, сможешь жить с этой тайной или нет. Вот твой папка наверняка не смог бы. У него было так: что в голове – то сразу и на языке. Не умел отделять разум от сердца. Унаследовал это от Сесилии. И это ему в жизни никак не помогло. Так что будь осторожна, девочка. Хотя, наверное, напрасно я тебя предостерегаю, ты ведь такая – что решишь, то и сделаешь.

Потом он спросил про ее жизнь в Мюнхене. Как ладит «с этими немцами» и что на самом деле там делает.

– То есть поглаживаешь камушки, – сказал он. – Ну да. Все так. Твой отец тоже любил камни. Помнишь его книжный шкаф в Гамбурге? На двух полках стояли отшлифованные каменные скульптуры в виде книг. А первого сентября после лекций я ходил по Сингапуру и искал какой-то знак, хотя, как богослов, в трансценденцию не верю. Кончилось тем, что я зашел в чешскую пивную и за кружкой пива впал в раздумья о Шпиндлеровом Млыне в Карконошах. Представляешь, уже пять лет, как его нет с нами…

Она долго не могла уснуть после того разговора. Герр Максимилиан не спрашивал ни о чем. Поприветствовал ее своим «спокойной ночи» и открыл ворота в здание Президиума. В семь к ней подошла Анника и спросила, не выйдет ли она с ней покурить.

– Ты же не куришь, – усмехнулась Надя.

– Я – нет, но я хочу, чтобы ты закурила. Тогда у меня лучше получается рассказывать.

Они вышли через боковую дверь. Она закурила и сказала Аннике:

– А теперь, рассказывай…