Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

— Рафи, — сказал я ему, — 12 марта Гиора Кенин, Бенром, Элиша и другие мои товарищи получили майора. Почему я не получил? Тем более что я получил капитана за год до них, когда стал асом во время Шестидневной войны.

— Потому, что ты студент, — ответил Рафи. — А студенты не получают повышения во время учебы.

— Но ведь ты знаешь, почему я стал студентом, что это произошло в тот момент, когда моя жизнь пошла несколько необычно. Ты также знаешь лучше других, что я отдал бы все, чтобы моя жизненная траектория сложилась иначе, чтобы сейчас я был пилотом эскадрильи «Фантомов», а не студентом университета.

Однако все мои попытки объяснить свое положение оказались тщетными. Поскольку мои командиры жили и действовали согласно принципу тогдашних ВВС «ваши личные обстоятельства никого не интересуют», их отказ был окончательным и не подлежащим обжалованию. Я остался в звании капитана, лишний раз усвоив, что, с точки зрения наших военно-воздушных сил, ничего экстраординарного в моем случае не было. Впрочем, когда через несколько месяцев я рассказал об этом главкому ВВС Моти Ходу, он выслушал меня очень внимательно. И поскольку к тому времени я сдал почти все университетские экзамены, он решил подсластить пилюлю и настоял на том, чтобы лично вручить мне майорские погоны — точно так же, как он лично вручил мне капитанские знаки различия во время праздника в честь победы в Шестидневной войне. Я поехал на встречу с ним на аэродром Сде-Дов, где он проводил какое-то совещание, и был произведен в майоры — через пять с лишним лет после того, как стал капитаном.

Возвращение к нормальной службе на командной должности придало мне силы и сделало мою жизнь гораздо насыщенней и интересней. Помимо напряженной работы в качестве замкома эскадрильи, тренировавшей недавних выпускников летных курсов, я был назначен ответственным за подготовку эскадрильи к перевооружению новыми самолетами «Нешер»[76]. Это были французские «Миражи», произведенные и собранные в Израиле, призванные заменить «Ураганы», когда последние будут сняты с вооружения. Это было чудесное время. Я летал нон-стоп, работал с молодыми пилотами, недавно окончившими летный курс (каждые четыре месяца новая группа) — впечатляющими парнями, которые, несомненно, далеко пойдут. Я летал на обоих самолетах, «Урагане» и «Нешере», и был занят написанием необходимых инструкций, которыми дежурная эскадрилья перехватчиков будет руководствоваться, когда «Нешеры» заменят «Ураганы». Я снова стал частью ордена старших и опытных пилотов, сложившегося на базе Хацор.

Моя дочь Нета, которой исполнилось полтора года, служила надежным якорем в моей повседневной жизни, и я с нетерпением ждал того дня, когда смогу читать ей перед сном «Винни-Пуха», книгу, бывшую со мной в плену и служившую островком оптимизма в море страданий и безнадежности. Словом, жизнь била ключом, а недавнее прошлое казалось окончательно забытым.

Однако глубоко в душе я знал, что это не так. Время от времени я осуществлял патрулирование на севере, где наши ВВС проводили операции в Сирии и Ливане. Ничего особенного в этих патрульных полетах не было. Маршрут пролегал между северным берегом озера Кинерет и городом Кирьят-Шмоне на границе с Ливаном и представлял собой элегантную вытянутую восьмерку. Левый поворот неизменно происходил в самой северной точке маршрута — самолеты делали круг над Кирьят-Шмоне, ненадолго вторгаясь в воздушное пространство Ливана. Это было мимолетное пересечение границы, максимум на несколько миль. Я знал, что для остальных пилотов нашей четверки ливанский отрезок ничего не значит. Как и множество раз до этого, они сидели в кабинах своих самолетов, наклоненных на сорок пять градусов, чтобы совершить левый поворот, глядя налево вниз и с некоторой скукой рассматривая холмистую местность, испещренную деревнями, исчезавшую под крылом самолета. Все это время они с нетерпением ждали окончания операции, когда наконец по радио прозвучит: «Все в порядке, летим домой» — или же когда их отряд будет наконец отправлен на действительно важное задание.

Я же тем временем напрягался и нервничал всякий раз, когда нам предстояло пересечь границу. Полет над вражеской территорией, даже если речь шла о Ливане, с которым в то время никто не считался, причинял мне сильное беспокойство. Неважно, сколько раз я убеждал себя, что это смешно, что это глупо, что даже если мне придется выпрыгнуть из самолета с парашютом, западный ветер неизбежно понесет меня в Израиль. Всякий раз логика капитулировала перед физическими ощущениями, сопровождавшимися мыслью «когда-черт-возьми-это-наконец-закончится?» Когда же мы вторично пересечем границу и снова окажемся в Израиле?